Углядела я таки у БиПа ссылку на конкурс мини-прозы. И поразилась, какая замечательная тема: медицина будущего в критических ситуациях. И черт побери, как же захотелось по этой теме чего-нибудь наваять. В голове моей на данный момент оформляются две идеи. Одну я начала, но она почему-то не пишется. Еще подумаю над ней, но не знаю. А вот вторую я уже оформила на бумаге, но вот незадача: в условиях конкурса сказано от 5000 до 50000 знаков без пробелов, а у меня мысли закончились, а знаков не добирается. И что делать? Ладно, раз уж написалось, пусть здесь висит. От БиПа только закрою, а то вдруг еще чего-нибудь на 800 знаков придумается и таки пошлю. Хотя вряд ли. Это так, черт-те что для внутреннего пользования, разве можно с этим еще куда-то на конкурсы выходить? В общем, вот так. Можно тапками.



МечтательМечтатель.

С раннего детства, с тех самых пор, как отец впервые взял меня, тогда еще девятилетнего мальчишку, с собой на какую-то конференцию в космопорт, я мечтал о звездах. Это были даже не просто наивные детские фантазии, а навязчивая идея: все стены в моей комнате были увешаны голограммами с туманностями и черными дырами, с экрана домашнего компьютера махали руками самые известные зведолетчики того времени, я читал все, что хотя бы малейшим образом касалось космических путешествий, а мои школьные сочинения были испещрены историями о далеких планетах и головокружительных приключениях. Я лелеял свою мечту целых восемь лет, а когда мне исполнилось семнадцать, родители поставили меня перед фактом, что мое место в медицине.

Возможно, я был слишком скромен, чтобы спорить, а возможно, просто глуп, что не стал отстаивать то, что было для меня действительно важно, но я проглотил обиду и сделал так, как мне сказали.

Не сказать, чтобы я был очень недоволен сделанным за меня выбором – учеба давалась мне легко, и было забавно понимать, что какая-то комбинация букв и цифр в программной строке может отрезать человеку ногу или сшить сосуд. И все-таки в моей душе копилось какое-то неудовлетворение, я бы сказал даже, раздражение: слишком пресно и бесхитростно было то, чем я занимался. Мне не хватало сильного стимула, адреналина, сносящих голову опасностей. И в моей комнате по-прежнему загадочно поблескивали звездные скопления на голограммах.

Нет, я не оставил своих мечтаний, просто жгучее желание сделать превратилось в глухую ностальгию о том, чего сделать никогда не смогу. И я не думал, что эти желания смогут когда-либо проснуться с новой силой, но в моей жизни словно началась новая яркая полоса, когда из какого-то сверхдальнего и сверхопасного полета вернулась команда лямбда. Нет, в самом этом факте ничего необычного не было: каждые полгода кто-то улетал, а кто-то возвращался – просто в этот раз университет по торжественному случаю решил пригласить бортового врача прочитать нам лекцию. Именно тогда, слушая его хрипловатый спокойный голос, я снова понял, что космос нуждается во мне. И я знал, в каком качестве попаду туда.

Кажется, я даже отключился на той лекции, погрузившись в грезы о путешествиях и звездах. Мне виделся наш корабль, чья серебристая обшивка зловеще подсвечивалась красноватым светом чужой недружелюбной планеты. Аварийная посадка, повлекшая за собой выход из строя всех бортовых компьютеров. Нападение на корабль, огромная рана на ноге капитана. И я, бегущий к нему и срывающий на ходу ремень со всеми приборами, рациями и НЗ. Петля в пряжку, ногу во внутреннее кольцо – так, вероятно, приходилось действовать врачам пару веков назад. А потом рву на полосы какой-то кусок ткани, который принес бортмеханик, зубами. А капитан улыбается мне широкой улыбкой и говорит: «Спасибо, что подлатал, док! Теперь точно прорвемся!»

- Будь реалистом, сын, - сказал мне отец, когда я, захлебываясь в эмоциях, восторженно посветил его в свои грандиозные планы. – Тебя не возьмут даже из-за твоих полутора метров роста. Я уже не говорю про твою физическую подготовку.

И я стал реалистом.

В моем кабинете светло и тихо, лишь тихонько жужжит смотровой компьютер да пощелкивают клавиши программной панели. Голографическая картинка на окне изображает морской пляж и заходящее солнце, отражающееся на водной глади, а вовсе не мерцающие огни далеких вселенных, как кто-то мог бы подумать. Я решил, что если уж бороться с детскими фантазиями, то бороться до конца. Детство давно кончилось, и теперь не пристало солидному взрослому врачу возвращаться к глупым привычкам. Теперь на мне элегантная серебристая униформа, и нашивка на груди сообщает всем окружающим, что я не просто рядовой медик, а старший научный сотрудник главного медицинского университета северного полушария. И сижу я в личном кабинете за пультом управления, гордо и молчаливо, совсем как… Нет, довольно уже об этом.

Вот и компьютер уже с полминуты пытается привлечь мое внимание, сигнализируя об окончании обследования. Выходные данные… Предварительный диагноз… Рекомендуемое лечение… Нажмите ОК, если согласны с рекомендациями…

Я нажимаю. Я всегда со всем согласен – ведь компьютер не может ошибаться, и аппарат вновь оживает, вкалывая в тело пациента тончайшие микроиголочки, вводя какие-то растворы, разрезая ткани и тут же вновь их сшивая.

На полосы… зубами… Я невольно усмехаюсь и откидываюсь в кресле, наблюдая за тем, как одевается мой больной. И слегка завидуя ему? Возможно. Он высок и плечист, с короткими русыми волосами и открытым лицом, на котором будто бы написано: «Я рисковый парень». Такие не сидят целыми сутками за рабочим компьютером, а уходят либо в солдаты, либо в звездолетчики.

Я поднимаю голову, когда замечаю, что мой пациент уже не за стеклянной загородкой, а стоит рядом со мной, и недоуменно смотрю на него: лечение завершено, информация о проведенном вмешательстве автоматически занесена в базу данных – чего он еще ждет?

А русоволосый вдруг широко улыбается и, протягивая мне руку, говорит:

- Спасибо, что подлатали, док!