Продолжаю вешать перевод фанфиков

Цикл о миссис Джессап:
1. Родительский инстинкт
2. "Мой герой". Сочинение Дина Винчестера
3. Теплый летний дождик

Название: My Hero by Dean Winchester
Автор: Dodger Winslow
Оригинал: dodger-winslow.livejournal.com/70779.html
Переводчик: Игрушка
Разрешение на перевод: есть
Фандом: Сверхъестественное
Рейтинг: G
Категория: gen
Время действия: до сериала
Дисклеймер: всего лишь перевожу

"Мой герой". Сочинение Дина Винчестера

"Мой герой".
Сочинение Дина Винчестера

Если бы Элейн Джессап услышала еще одно сочинение «Мой герой» об Альфе, Капитане Пикаре или Майкле Джордане, она бы уволилась с учительской работы и стала бы монахиней. Она так и решила: еще одно подобное сообщение, и лодка ее терпения пойдет ко дну.

Не то чтобы сегодня не было нескольких блистательных представлений, они были. Кейша выбрала для своего рассказа Джесси Джексон. Она, правда, немного запуталась в некоторых вопросах и изобразила, скорее, мечты фантазера, чем политического деятеля, приписав ей слишком многое, но, в конце концов, она хотя бы выбрала реального человека. Более или менее. И хотя бы того, кто не играет в баскетбол.

С другой стороны, Дерек сделал свой доклад о Рональде Рейгане. Или, вернее сказать, отец Дерека выбрал за Дерека сообщение о Рональде Рейгане. Она никогда не переставала удивляться, как родители могут считать, что второклассник будет рассказывать об экономических реформах и что учитель в это поверит.

Большинство родителей думали, что учителя слишком тупы, чтобы научить их детей хоть чему-то, или, по крайней мере, тупы настолько, чтобы поверить в то, что работа сделана их детьми. В общем, Дерек выбрал Президента для своего сообщения и отправится домой с оценкой, которая его отцу точно не понравится.

И, конечно, еще Грегори. Грегори всегда был светлым пятном, когда уже ничего не спасало. Грегори заставил ее смеяться, и сейчас она знала почему. Оказалось, что Грегори хотел стать участником группы «Калифорнийский изюм».

Она оставила сочинение Дина напоследок по глубоко личным причинам. Дин был ее любимчиком. Он был больше, чем светлое пятно, он был ее надеждой на будущее всего своего поколения.

Он так изменился с тех пор, как впервые вошел в ее класс, когда он сидел молча на третьем ряду. Он так мало говорил в первые месяцы, что она замечала, что говорит в его направлении при каждой возможности. Она специально спрашивала его, называла по имени, чтобы просто привлечь его внимание, чтобы поощрить его, чтобы заинтересовать.

Но он не поддавался. Никогда. Ни за что. Чем больше она старалась, тем сильнее он замыкался внутри своего панциря.

Родительский вечер был переломным моментом в их отношениях. Встреча с отцом оказалась откровением. Прошлое Дина дало ей ключ, который открыл маленького мальчика, сидевшего в тишине на третьем ряду, когда весь мир ЖИЛ вокруг него.

Он стал тайной, которая открывается только тому, кто просто откроет его самого самому себе.

Случившееся тем вечером развивалось очень быстро. Он принес ей яблоко в следующий понедельник. Он покраснел, когда протянул его ей, и сделал ударение, что это подарок от его отца, а не от него самого.

Она согласилась, сказав, что обожает яблоки.

Он покраснел еще сильнее, но посмотрел прямо ей в глаза, когда проговорил, что его папа сказал, что это просто так. Что его отец сказал, что ей могут нравиться яблоки. И она поняла, что он не подкупал ее, а просто говорил «спасибо» за то, что она хороший учитель.

Пару недель спустя Дин принес ей семь шоколадных печений. Не шесть. Не восемь. Именно семь. Он все еще немного краснел, когда отдавал их ей, но нашел необходимым заметить, что на этот раз они от него, а не от отца, хоть отец и помогал их готовить, вместе с Сэмми. Она спросила, почему семь. Она ответил, что семь - хорошее число, значимое число. А еще сказал, что этим печеньем он пытается ее подкупить, потому что он надеется на хорошую оценку, а, как он слышал, шоколад - самый быстрый путь к сердцу учителя.

Конечно, если учитель - женщина.

За всю свою жизнь она не видела, чтобы ребенок был таким самоуверенным или таким хрупким, он выглядел одновременно и тем, и тем. Он так сильно желал, чтобы она засмеялась, даже если ей не хотелось этого. И она засмеялась, не потому, что он этого хотел, а потому то у нее не было выбора. На самом деле это была самая смешная вещь, которую второклассник когда-либо ей говорил за двенадцать лет, когда она работала учителем. Она смеялась так сильно, что даже прикрыла рот рукой, чтобы успокоиться.

Дин выглядел таким гордым собой. Он сказал ей, что надеется: это - знак того, что он получит хорошую отметку. А потом добавил, что имеет в виду ее смех, а не то, что она постеснялась смеяться.

Она слышала наставления его отца, когда он говорил, что шоколад - самый быстрый путь к сердцу женщины. Тайные отпечатки Джона Винчестера были в том, как его сын употреблял слова в этом совете.

Но в словах Дина о хорошем знаке было что-то, чего его отец никогда не касался. Ей так много рассказало это его желание, чтобы она поняла, что хороший знак - именно ее смех, а не ее смущение.

Потом они много говорили.

Она даже не заметила, как важен он стал для нее, пока он не начал отзываться на то, что она делала, не заметила, насколько многого добилась, прилагая усилия, чтобы увлечь его, чтобы он открыл дверь внутрь себя и позволил ей заглянуть.

Хотя он по-прежнему не интересовался общением с детьми своего возраста. Он не разговаривал со своими одноклассниками, не играл с ними во время перемен и не общался, если мог избежать общения.

Но теперь он отвечал ей.

Когда она спрашивала его, он отвечал, и не просто минимальным набором слов, а со всеми возможными подробностями. Он стал поднимать руку, когда никто не знал ответа, или когда она смотрела на него так, будто хотела, чтобы он поднял руку и ответил.

И он всегда отвечал верно. Она всегда вызывала Дина, когда он поднимал руку, и он всегда-всегда отвечал верно.

Он разговаривал с ней и просто так. Он останавливался около ее стола утром, когда остальные дети еще не пришли, или днем, когда все расходились по домам. Он рассказывал ей о том, что они делали с братом или что у них было на обед, или просто говорил, что она сегодня очень красивая, и ему нравятся ее туфли, или ее цепочка, или история, которую она читала им сегодня.

Иногда он подходил к ней в столовой и садился напротив, когда другие дети сбивались в группы и болтали или спорили. Он поступал так не всегда - только иногда, или только когда, казалось, ему что-то пришло в голову - но если он хотел сесть рядом с ней, то садился и болтал ни о чем, пока ел своей сэндвич, рассказывал ей анекдоты, которые любил его младший братик или даже вещи, которые она и не подозревала, что он знает.

Она всегда спрашивала его, о чем он думает, и он никогда ей не отвечал. Казалось, ему просто нравится сидеть рядом с ней в такие дни и говорить ни о чем, так что она позволяла ему это делать, ведь иначе он сидел один и не разговаривал ни с кем.

Он не говорил ей, что занимало его мысли, но однажды стал рассказывать ей о Миннесоте, где жил его друг, там они учились в школе. Друг брал его на Великие Озера, когда они жили там. Он не помнил, какое озеро видел, но знал, что видел одно из них. И вдруг он остановился.

Дин просто замолчал. Прямо посреди предложения. Он смотрел на нее так, будто собирался что-то сказать, но не был уверен, имеет ли право. Она спросила его, о чем он думает. И на этот раз он вдруг ответил.

Он спросил, почему она никогда не приносит яблоки на завтрак.

Это звучало почти как обвинение, будто он только сейчас понял, что если бы она действительно обожала яблоки, то часто ела бы их. Но она не ела яблок. Она ела апельсины. Именно это она делала, когда он замолчал, рассказывая ей о своем друге из Миннесоты. Он смотрел на нее так, будто в эту секунду понял, что она лгала ему.

Простой факт, что Дин приставал к ней, допрашивал ее и требовал объяснения, заставил ее чувствовать себя завоевательницей мира. Но еще она ощущала вину, поэтому сейчас сказала ему правду. Она сказала, что на самом деле не любит яблоки так уж сильно, но тогда ответила, что обожает их, потому что знала - яблоко было благодарностью, а благодарность - ее самая любимая вещь в мире.

Дин долго смотрел на нее, будто пытаясь определить, говорит ли она правду на этот раз, потом кивнул. И все. Он кивнул. А потом вернулся к своему сэндвичу и рассказу о Миннесоте.

Был конец октября. Несколько дней он сидел с ней, но не разговаривал, не произнес ни единого слова, ничего и ни о чем. Он просто сидел напротив нее и ел сэндвич, он не отвечал на ее вопросы, не говорил ни на одну тему, которую она ему предлагала. Пару раз он пожал плечами, потом взглянул так, будто хотел, чтобы она перестала его спрашивать. И она перестала. Она стала разговаривать с ним, но без него, ведя беседу так, что он мог просто сидеть рядом с ней и ничего не говорить, если не хочет.

У нее получилось. Он хотел просто сидеть рядом с ней и слушать. Она разрешила ему это.

Когда он пришел на Хэллоуин в обычной одежде, а не в карнавальном костюме, она предложила раскрасить ему лицо в виде фонаря-тыквы, или призрака, или пирата для праздника и игры "сладость-или-гадость", но он не позволил и не стал объяснять почему, когда она спрашивала. Он просидел в углу весь день, не играл в игры и не брал конфет, которые каждый учитель счел своим долгом ему всунуть. Вечером она позвонила его отцу, чтобы просто узнать, что все нормально, просто узнать, понимает ли Джон, что у них праздник, чтобы узнать, понимает ли Джон, что Дин должен участвовать в переодевании и играх.

Больше, чем Дин обычно участвовал.

Джон объяснил ей не больше, чем его сын. Только сказал, что они не отмечают Хэллоуин, и ему очень жаль, что он не упомянул об этом раньше. По телефону его голос был тихим, безвольным и безжизненным, что напомнило ей Дина из того времени, когда он впервые появился в классе - пустую оболочку мальчика, который сидел на третьем ряду, но на самом деле не был там.

На следующий день Дин с ней не разговаривал. Он не поднимал руку, он просто пожимал плечами, будто не знал ответа на вопросы, которые она задавала. Второго ноября он не пришел в школу, и когда она спросила, почему его не было, он ответил, что это не ее дело, она может просто заткнуться и никогда с ним больше не разговаривать.

Остаток недели он даже не смотрел на нее. Он пересел со своего третьего ряда на последний и целыми днями глядел на парту, не поднимая глаз, потом поднимался и уходил, будто его никто не знал, никто не видел его, никто не имел права смотреть на него.

Она разрешила ему все это.

Она не спрашивала его на той неделе. Она складывала тетради на его парту и не трогала их. Она разрешила ему сидеть там, где он хотел, и молчать. Даже когда другие ученики говорили ей, что он должен пересесть обратно, она не обращала на это внимания.

В следующий понедельник Дин вернулся на свое место на третьем ряду. Понадобилось еще два дня, чтобы он опять стал смотреть на нее, и еще один, чтобы все домашние задания в тетрадях оказались выполненными так, как он всегда это делал.

Великолепно.

Она не спрашивала его, пока он сам не поднял руку, пока не показал ей, что он готов общаться. Он сделал первый шаг, она вызвала его, и он великолепно ответил. В пятницу она попросила его остаться на перемену. Когда остальные дети ушли, она дала ему задания, которые он пропустил на прошлой неделе.

Он сделал опять все так, как всегда. Великолепно. В следующий вторник он выполнил все задания, которые пропустил. В среду у него был тест на правописание, и он правильно назвал все буквы во всех словах.

В четверг он принес ей апельсин и отдал после окончания занятий. Она с улыбкой приняла и спросила его, что это. Он ответил, что теперь знает: она больше любит апельсины, чем яблоки. Она пояснила, что ему не нужно говорить ей «спасибо» только за то, что она позволила ему выполнить задания, пропущенные за ту неделю, пока он болел. Тогда он посмотрел ей в глаза и ответил, что он не собирался выражать благодарность.

Яблоко говорило «спасибо».

Апельсин говорил «извините».

А потом он отвернулся и ушел, он не казался ей самоуверенным и хрупким, скорее просто сломленным и очень старающимся расправить спину, или спрятаться, или и то и другое. На следующий день он не сел около нее за завтраком, поэтому она сама села рядом с ним. Она предложила ему свой апельсин, и он ответил, что ей не за что извиняться.

Тогда она поняла, что Дин Винчестер говорил с ней каждый день, просто она не всегда слышала то, что он пытался ей сказать.

В последний учебный день перед Днем Благодарения Дин остановился около ее стола и спросил, почему индейки, а не фазаны, цыплята или другие птицы. Она начала рассказывать ему о пилигримах, но он прервал ее, когда она только успела сказать пару слов. Он ответил, что все не так, он читал, что пилигримы ели оленей, а не индеек. Мясо у оленей называется олениной, на всякий случай добавил он, если она не знала.

Она сказала ему, что, может, идейки - просто традиция. Какой-нибудь миф или легенда, где спутали детали, но, в общем и целом, суть осталась прежней. Он ответил, что это очень опасно. Люди должны всегда уделять внимание мелочам, потому что это самая важная часть любого мифа, легенды, истории, сказания или вымыслах.

Когда она спросила его о деталях в вымыслах, Дин быстро сменил тему разговора, сказав, что они с папой и Сэмми в прошлом году ели спагетти, а не индейку. Она спросила, есть ли у них еще родственники, он ответил, что нет, но зато у них есть друг, и этот друг - лучший друг Дина.

Наконец Дин спросил, что если бы у нее было родственников, и если она не хотела бы индейки, и если бы больше любила спагетти, - в общем, если бы все было именно так, она бы пришла к ним на обед?

Это была одна из причин, почему Дин был ее любимцем. Второклассник никогда не спрашивал ее о планах на выходные, не пригласил бы ее никуда, если бы она не была занята. Конечно, они у нее были - планы, в смысле, - но дело было не в этом. Дин просто спросил ее, и это было так замечательно, что она просто не могла об этом забыть.

И никогда не забудет.

Она поблагодарила его и сказала, что это было очень заботливо с его стороны, - спросить ее, но в этом году она проводит День Благодарения со своим мужем. У них будет индейка, хотя она подумает насчет оленя на следующий год, раз теперь она точно знает, какое именно мясо ели пилигримы.

Дин напомнил, что оно зовется олениной, если уж олень подается с картошкой, а ведь детали очень важно помнить.

Прошел День Благодарения и Рождество. После Нового Года ставились новые цели, и хотелось заглянуть в будущее. Элейн Джессап продолжала сидеть на стуле в конце класса, слушать сочинения на тему "Мой герой" о капитанах звездных кораблей, баскетбольных игроках, куклах, с небольшой долей политических деятелей и «Калифорнийским Изюмом» в довершение всего.

Как сильно сегодняшний мир нуждался в героях и как мало дети понимали, что значит - быть героем.

В конце концов, прослушав двадцать девять сочинений и разочаровавшись, она поняла, что подавляющее большинство ее учеников абсолютно не понимает, чему именно она пыталась их научить, но она точно знала, что оставила лучшее сочинение напоследок. Сейчас он встал, подошел к доске с листком, скрученным в руке, он сильно нервничал, похоже, он думал, что выполнил задание неверно, ведь выбрал не выдуманного, не знаменитого и, кажется, не достойного внимания персонажа, как сделало большинство детей.

Миссис Джессап улыбнулась Дину, стараясь воодушевить его. После всех сочинений, которые она сегодня слышала, она была более чем уверена, что он сделал самый верный выбор героя для себя. Он расскажет своим одноклассникам, что равняться на отца - самая замечательная вещь, которая принесет и отличную отметку, и золотую звезду, и вечную признательность учительницы второго класса, у которой нет никакого желания закончить свои дни в монастыре.

Он встал перед доской, взглянул на нее, будто она - единственный человек, которому он собирается рассказывать, Дин произнес:

- Хм, я не уверен, что все сделал правильно. Я не знал, что мы должны выбрать кого-то из телевизора или еще откуда-то, поэтому, наверное, я сделал все неправильно, если так было надо.

- Задание было не таким, Дин, - убедила она его. - Твое сочинение должно быть о человеке, на которого ты можешь равняться, и о том, почему ты хочешь быть похожим на него. Я уверена, что кого бы ты ни выбрал, ты поступил правильно, особенно если этот человек не знаменит и реален.

Он кивнул.

- Хорошо. Потому что я выбрал не знаменитого человека и не выдуманного.

- Почему бы тебе не рассказать нам о нем? - ободрила она.

Глубоко вздохнув, Дин взглянул на листок, который держал в руках, и начал читать.

- «Мой герой». Сочинение Дина Винчестера. Мой герой - мой друг пастор Джим, потому что он очень умный человек и знает все. А еще он - друг моего отца. Если у меня есть вопрос, я спрашиваю пастора Джима, и он всегда отвечает мне. Он и моему папе дает хорошие советы. А еще он верит в Бога, а это, думаю, очень сложно делать, но он верит. Он верит, даже если происходит что-то плохое, а верить в это время очень сложно, но он верит. А еще он служил в морской пехоте. Как и мой папа. Если мне что-то нужно, я могу позвонить пастору Джим даже посреди ночи, и он никогда не накричит на меня. Хоть и должен иногда, я думаю, но он не ругается. Я знаю пастора Джима очень давно, и он никогда-никогда не кричал на меня, что мне в нем и нравится. Иногда я спрашиваю его о чем-нибудь и знаю, что он мог бы соврать, но он так никогда не поступает. А это сложно. Вот почему он - мой друг. Потому что даже если я попытаюсь обмануть его, то не смогу. А еще потому, что он добр с Сэмми. И потому что он нравится моему отцу. И потому что он все знает. И потому что верит в Бога тоже, что очень сложно делать. И потому что он говорит со мной. Конец.

Дин оторвался от чтения и взглянул на нее:

- Хорошо?

- Да, Дин, - тихо сказала она. - Это очень хорошо.

- Твой герой - твой исповедник? - спросил Грегори неуверенно.

Дин взглянул на него.

- Нет, - ответил он. - Пастор Джим - мой друг. Просто еще к тому же он пастор, в смысле он священник, но это немного другое.

- Спасибо Дин, - поблагодарила его миссис Джессап и встала. - Можешь сесть на свое место.

Она дождалась окончания занятий, чтобы поговорить с ним, потому что это был разговор, который она не хотела вести при других детях.

- Дин, можно тебя на секунду? - спросила она, когда он проходил мимо ее стола, собираясь уходить.

На его лице появилась неуверенность, но он вернулся и настороженно спросил:

- Хорошо. Я сделал что-то не так?

- Нет. Конечно, нет. Я просто хотела поговорить с тобой.

Он немного расслабился.

- Ладно. О чем?

- Я хотела сказать, насколько сильно, мне понравилось твое сочинение.

Он грустно вздохнул. Его плечи опустились, он уставился себе под ноги, стараясь не встречаться с ней взглядом, а потом сказал:

- Вы не должны говорить так, раз уж я не справился с заданием, миссис Джессап. Ничего страшного, если вы скажете, что я сделал что-то не так. Мой папа говорит, что ты никогда ничему не научишься, если не будешь время от времени ошибаться.

Боже, как же она любила папу этого мальчика!

- Я сказала не для этого, Дин, - она постаралась ободрить его. - Мне действительно понравилось. Очень-очень.

Он выглядел смущенным:

- Правда?

- Абсолютно.

- Но почему? Все выбирали знаменитостей.

- Поэтому мне и понравился твой выбор. Ты выбрал кого-то, реально существующего. Человека, которого ты знаешь и поэтому имеешь веские причины считать его героем. В этом и было задание. Ты - единственный, кто сделал все верно.

- Я? - на его лице появилась радостная улыбка. - Здорово. Я думал, что сделал все не так.

- Нет. Твое сочинение было лучше остальных. Но я хочу спросить у тебя кое-что, если ты не против.

- Хм... ладно. Что-то не так?

- Нет. Почему ты решил, что что-то не так?

- Потому что вы спросили, можете ли задать вопрос. Обычно люди спрашивают, могут ли они спросить о чем-то, только если знают, что ты не хочешь, чтобы они спрашивали об этом.

Она удивленно посмотрела на него.

Он смутился.

- Ну, они обычно так делают, - повторил он, защищаясь от повисшей тишины, а потом, будто пытаясь извиниться за сказанное, спросил: - Разве не так?

Она покачала головой:

- Нет, ты абсолютно прав, Дин. Я просто никогда не думала об этом раньше.

- Мой папа обычно говорит «нет», если я спрашиваю его, могу ли я задать ему какой-то вопрос, - ответил Дин. - Он говорит, что если я спрашиваю его, могу ли я спросить о чем-то, то он более чем уверен, что не хочет, чтобы я об этом спрашивал. Так что я никогда его не спрашиваю, могу ли я о чем-то его спросить. По-моему, ему не нравится, когда я спрашиваю, могу ли я спросить его о чем-то, потому что тогда я задаю два вопроса вместо одного, а ведь еще есть Сэмми, который задает сотни вопросов по любому поводу. В общем, по-моему, ему проще ответить «нет» и получить на один вопрос меньше. Я его понимаю, потому что Сэмми может свести с ума, когда начинает задавать вопросы. Я вот точно схожу с ума, когда слышу его вопросы, а ведь меня он спрашивает меньше, чем отца.

- Значит, ты считаешь, что я не должна спрашивать тебя, могу ли я спросить о чем-то, а должна просто задать свой вопрос? - подразнила она его.

Он слегка покраснел и, еще сильнее смутившись, сказал.

- Я говорил не о вас. Я имел в виду Сэмми, потому что Сэмми задает сотни тысяч вопросов каждый день, - и тут же, до того как она успела что-то сказать, он поправил себя: - Знаю, он не может задать столько. Но сотню точно. Поэтому иногда начинаешь давать ему глупые ответы. Папа старается этого не делать, но я делаю постоянно, и это срабатывает, потому что Сэмми не любит глупых ответов. Он обижается и перестает спрашивать, в конце концов. Правда, ненадолго. Так какой вас был вопрос, миссис Джессап?

Она засмеялась, покачав головой:

- Просто я думала, что ты напишешь сочинение о своем отце. Поэтому я просто хотела бы знать, почему ты решил писать о своем друге, а не о нем.

- Потому что папа сказал, что я не могу писать о нем, - просто ответил Дин.

Ну конечно!

- Он так сказал?

- Да. Папа был моим первым выбором, но он сказал, что не герой, а просто мой отец, так что я должен был выбрать кого-то другого.

- И он посоветовал тебе пастора Джима?

- Нет. Я сам выбрал пастора Джима. Потому что если не папа, то он - единственный человек, думаю, похожим на которого я хотел бы вырасти. Не в смысле пастором, а просто хорошим человеком, как он, который способен принимать решения, и хотел бы служить в морской пехоте, если отец мне разрешит. А еще он - мой друг. Лучший друг, вообще-то. За исключением Сэмми, но его можно не считать, потому что он - мой брат. И папа тоже не в счет, потому что он папа. А еще однажды мой отец сказал, что пастор Джим - его герой, поэтому я подумал: если он - герой отца, почему бы ему не стать и моим. Тогда он стал моим лучшим другом. В общем, вот почему я выбрал его для своего сочинения и вот почему он - мой герой. Не думаю, что папа хотел бы, что бы я сказал, что пастор Джим - мой герой лишь потому, что он - герой папы. Потому что это все равно, что сказать: мой герой - папа, хоть он и сказал мне его не выбирать.

- Он знает, что ты выбрал пастора Джима? - спросила она.

- Да.

- И что он думает об этом?

- Сказал, что он не мог бы назвать никого другого в этом мире, кто имел бы больше прав зваться героем. А еще он пообещал не говорить ничего пастору Джиму, потому что это чуднО, я думаю. Ведь я просто должен был выбрать и выбрал, но пастор Джим - скорее, лучший друг, чем герой. Папа сказал, что это здорово. Он ничего не скажет Джиму. - Дин замолчал на мгновение, а потом добавил: - Папа зовет его Джимом, а не пастором Джимом, потому что они вместе служили еще до моего рождения. Папа просил нас звать его пастором Джимом, хотя пастора Джима не очень волнует это. Лишь бы мы не звали его... ладно, я не должен говорить это слово, и я его так бы никогда не назвал, хотя папа иногда зовет. Хотя папа просто шутит или злится, когда так делает. В общем, он не думает так на самом деле, потому что пастор Джим ведь и его герой. И лучший друг. Но он - мой лучший друг не потому, что они с отцом друзья. Мы с ним друзья по другим причинам.

- По причинам, о которых ты рассказал в своем сочинении? - мягко спросила она.

- Да. Потому что он разговаривает со мной. Вроде как... - Дин запнулся и взглянул на нее, будто кролик, загнанный в угол. – Ну, знаете, он просто говорит со мной о некоторых вещах, и поэтому мы друзья, - закончил он. - Он очень много знает. Очень много. Он умный.

Дин покраснел, посмотрел по сторонам, потом опять на нее, чтобы убедиться, что она все еще слушает его.

Она слушала.

- Это все, что вы хотели спросить?

- Да. Это все, что я хотела спросить.

- Хорошо. Тогда я пойду. Увидимся завтра, да?

- Да, - кивнула она. - Я хотела бы, чтобы ты сказал своему папе, какое замечательное сочинение у тебя вышло. Скажи ему, что это было лучшее сочинение в классе. Скажи ему, что это мои слова, хорошо?

Дин усмехнулся.

- Хорошо. Скажу. Спасибо, миссис Джессап.

- Увидимся завтра, Дин, - попрощалась она.

Тем летом Джон Винчестер увез детей из этого штата. Они остановились около дома Элейн по дороге из города, чтобы Дин мог попрощаться. Они приехали на мощной машине, к которой каким-то невообразимым образом был прикреплен прицеп.

У Дина было мало слов. Она сказала, что будет скучать по их разговорам за завтраком, и очень старалась не расплакаться, когда он обнял ее за шею. Он стоял так до тех пор, пока отец мягко и тихо не сказал:

- Пора, сынок.

Дин обнимал ее еще пару секунд, чтобы шепнуть ей на ухо:

- Не забывайте меня, миссис Джессап.

- Не забуду, - шепнула она в ответ.

Он кивнул, а потом ушел, ни разу не обернувшись.

Конец

@темы: грустно, pre-series, Dodger Winslow, Пастор Джим, Цикл фанфиков, Переводы, Дин Винчестер, Supernatural, gen