Вдохнул. Выдохнул. Я обещал – я сделаю.
Дорогие те, кто любит меня – начинайте знакомиться.

Это та самая история, которой я ел вам тут мозги. Авторская чуть более чем полностью. Мир, в котором происходит действие -  Black_Anna a.k.a. Gaellio. Эта та же великая и нерушимая, которая Тейрвенон, задолго до событий, происходящих в «Рыбах небесных» - но со множеством тамошних героев, второстепенных и не только – вы увидитесь.

Я постараюсь с уважением относиться к своим читателям и людям этой истории и не делать финтов ушами, вроде это будет скучно, нудно и прочая фигня. Для кого-то возможно будет. Этот «кто-то» не я.
По традиции предупрежу – трудное будет. Разное. И даже про войну – как я о ней ни не хотел…
Но все главные герои до финала доживут) Не главные – по-разному.
Это не научная фантастика. Там очень много специфического устройства реальности. Извините.

По традиции – благодарности:
Для начала – другу-соавтору  Black_Anna a.k.a. Gaellio. Я благодарю тебя, что ты есть – что они есть и что они живые – что ты все это время меня терпишь во времена истерики и во времена вштыра несмотря на всю фигню. И что я есть тоже. С тобой очень хорошо работать – я прошу, чтоб это было долго.

а ещеДорогому Коту  AnnetCat – не только за японцев, и не только за верное и преданное читательство)
 Col. Andrzey Protiwienski - за многое
 Karolina Cienkowska - за интерес к происходящему.

Еще одна благодарность пока остается под умолчанием. Но она есть.

А также – музыке Cecile Corbel – за настроение,
Авторам и создателям аниме «Мастер Муши» (Mushishi) – …пусть у них и всех их близких все будет хорошо… - за целительные свойства, общий настрой и отдельное настоящее. Заодно и тем, кто меня с этим счастьем познакомил.
Коллективу Волков Мибу – с чьей подачи я съел немало историй про то, с чем знаком не был. Тоже полезной матчасти.

И всем, кто любит меня. Мне с ними интересно. Надеюсь – вы разделите мой интерес и мою радость.

Честь Семьи моей
История первая
начали?
Честь семьи моей

Лехтев: Илье

J'entends chanter J'entends chanter
la fille damnée... J'entends chanter
A la lune montante j'entends l'oiseau chanter
ma jolie, ma si jolie fille dans la nuit (с)

Вроде пролога:
(Побережье. Хладье Дошта)

Каждый шаг под высокими колоннами отдается слишком гулко. Дом Реингаи роэ'Нард как не замечает того, что выстроен на гранитных берегах Северного залива земли Хладье Дошта. Что ему – что до приемной залы, парадной, призванной поддерживать честь Дома, спускаться отсюда не одну лестницу, проходить не один коридор. И что – что в здешних горах не отыскать с приглядом – ну не мерцающего, прозрачно-розового, как в столице – холодного, серого, сахарного на изломе мрамора, которым тут старательно, орнаментом выложены полы и колонны … Что в конце концов до того, что шторма времени теней беспрепятственно несут мокрую соленую пыль в высокие окна кабинета хозяина дома – зимние волны тут бывают ростом лишь чуть ниже той скалы, на который стоит усадьба, а эти окна как раз на море. Дом как должно вспоминает первую родину и так старательно прикидывается столичным… что это уже становится не слишком разумным. Высокие окна, колонны и галереи, стрельчатые своды, мрамор – и эхо, которое поселяется в пустых местах. Камень и пространство высокой столичной архитектуры дают себя знать даже здесь, за закрытыми дверями кабинета.
Правда, неизвестно, бывает ли Реингаи роэ'Нард здесь в пору штормов. Или только ради высокого гостя распахнулись темные резные двери. И закрылись. Оставляя сине-золотой смерч - Алейнара а’Нард, мерить шагами ширину – почти столичного размаха – от двери и обратно, к массивной опорной консоли, тщательно притворяющейся традиционным письменным столом, к текущим по экрану общим данным эксперимента.
Высокий гость – и даже резкие его, нервные шаги (тот, кто придумал парадные сапоги для визитов, с головной болью точно был незнаком) – как нельзя более подходяще выполнен для должной столичности дома. Яркий. Ярко-синий шелк и золотое шитье наряда, традиционного – хоть сейчас на парадные гобелены; пепельные, в зеленоватый отлив, волосы в традиционную же косу, свет попадает, мерцает в грозди камней, поддерживающих родовую прическу правильно, наискосок – рассеивают и играют почти как настоящие… А вот сдержанность, положенную традицией для представителей первых ветвей, высших ветвей Дома, считающего свою родословную с самых времен легенд, Алейнар а’Нард кажется положил и оставил… видимо, в исконном доме Дома Нард в самой Исс-Тарре. Если конечно владел ей когда-нибудь.
- И это все результаты, что вы можете предъявить? Как всегда, «возможная жизнедеятельность на нуле», - выразительный и громкий, недовольный голос рикошетит от колонн не хуже, чем шаги.
Голос хозяина дома надо еще приноровиться, чтоб слышать. Когда Алейнар а’Нард останавливается, становится слышно, что за окнами кабинета шумит под скалами море, вскрикивают птицы, шуршат в высоте потолочные занавеси под ветром. Голос Реингаи роэ’Нард громкости примерно такой же. Внятный – но очень тихий и хриплый. И одет хозяин дома не слишком подходяще к окружающей его столичной роскоши. Кто глянет сторонним глазом, скажет – пришел кто-то из младших услужающих, и хозяин им явно недоволен. Правда, настолько посторонние свидетели вряд ли дойдут до кабинета хозяина дома. Но слишком похож серо-рыжий, песочного цвета костюм на рабочую форму, и то выглядит так, как будто ее несколько раз небережно старались отстирать до самого чистого, а отстирали до потери цвета: вылиняла. Сам черноволосый и нездорово-худой хозяин выглядит таким же – полинявшим и слегка мятым. Высокий воротник костюма еще дополнен – плотным, темным – шарф, повязка? А на улице жарко, очень жарко, горячее лето пришло на побережья Северного залива, и ветер сюда приносит не хваленую морскую свежесть, а порой вонищу несколько дней жареных на солнце водорослей и прочих обитателей прибрежных волн. Фильтры нежелательных ароматов здесь, похоже, не предусматриваются.

Кажется, гость и выхватывает из долгого – на пару малых кругов – монолога только несколько фраз.
- Вам необходим подходящий... исследовательский материал? Да... но сожри вас Тени, ньера Реингаи, весь доступ по нисходящей по секторам для вас открыт. Предполагаю, в любой буферной зоне вы не надорветесь - с минимальными затратами добыть четыре, восемь, да двенадцать раз по двенадцать! - объектов - любого возможного возраста. Что вас останавливает?
- Бессмысленность, - ровно, после паузы отвечает тихий разборчивый голос. - Так как я эти результаты вижу перед собой не малый круг, а много малых лет... И с ними работаю. Я берусь предсказать итог подобного эксперимента… без излишних расходов. Три, пять, двенадцать раз по двенадцать - одинаковых строк «возможная жизнедеятельность на нуле».
Особо громко - гвоздем в висок - шагнув, яркий, наконец, соизволит остановиться и подумать. Движением спросить: "Что вы имеете в виду?"
- К моему глубокому сожалению, - Реингаи роэ'Нард бесшумными шагами подходит к консоли. Управлять он предпочитает не личным внутренним – вручную. - Как видите, сводные данные пограничных исследований показывают, что короткоживущие жители буферной зоны, - на броски точечной указки по показателям Алейнар а'Нард смотрит вполглаза, ожидая, пока тихий голос зазвучит снова, - в целом не отличаются высоким уровнем психической устойчивости, необходимым для пластики восприятия Tairhien – изнанки мироздания. А кроме того... это, поверьте, слишком затратная разработка, чтоб позволить себе менять маяк конструкции раз в каких-то шесть-восемь звездных лет.
- То есть, вы предлагаете... использовать как материал для эксперимента... - Алейнар а'Нард выговаривает негромко... почти под голос собеседника. И оставляет паузу. Которую тот, не помедлив, заполняет:
- Как показывают предыдущие исследования, лучший материал для разработки маяка - в возрасте около первого имени, достаточно крепкого происхождения. Добавочным фактором успешной работы могут послужить... определенные психические свойства, наследуемые по линии крови.
- Очень интересно, - со скользкой интонацией произносит Алейнар а'Нард. - Вам... известно, что сделает большинство файдайр на предложение предоставить им объект... для эксперимента. "В возрасте возле первого имени"? Отдельно попрошу вас представить реакцию Службы наблюдения общества. Думаю, у них в запасе много... интересных процедур.
- Опытным путем, ньера Алейнар, исключительно опытным путем - уверяю вас, реакция может быть... весьма разнообразной. У нас достаточно... обширные традиции использования... своего потомства. Исторический опыт убеждает меня, что в случае успеха эксперимента подобное использование за несколько звездных лет способно стать - вполне рабочей методикой. Кроме того, предполагаю, вас гораздо больше беспокоит то, как я умею работать, чем то, боюсь ли я умереть... путем интересных процедур. Я умею работать.
- В том числе успешно решить вопрос добывания материала?
- Это как раз не так сложно. Ответ лежит на поверхности, - он то ли выжидает ответа собеседника, то ли решает опустить реплику, которую подразумевала интонация. Алейнар а’Нард молчит.
- Наши подвластные Семьи, - продолжает негромкий голос. - Определенные доступные статусные перемены с такой легкостью обеспечивают материал и безопасность исследований - остается только удивляться. Конечно, последствия все равно могут быть... весьма непредсказуемы... - ладонью Реингаи роэ'Нард обводит все окружающее, обозначая его принадлежность к непредсказуемым последствиям. Небезосновательно. Потому как история появления его в весьма далекой от столицы – на все сектора Серединной короны - усадьбе дома Нард вполне может быть причислена к последствиям... неудачных экспериментов. - Ньера Алейнар, если вы изучили мою историю настолько, чтоб... убедить меня с вами сотрудничать... Я не поверю, что вы не знаете о семье Тийе.
"Знаю", - быстро, чуть бы и брезгливо - брызги света по шелку и шитью, - стряхивает с ладони Алейнар а'Нард, продолжает явной руганью, юной такой, школярской. Вслух он выдает взрослое:
- Но в семье Тийе последние... Да не помню, сколько там звездных лет не рождались дети. После Альинтеи эс Тийе, - по голосу – он явно сомневается, что такая семья вправе давать своим детям высокие исторические имена. И только.
- Хорошая была девочка, - задумчиво, во времени прошедшем и личном говорит хозяин дома. - Такая терпеливая, такая послушная... Жаль, сложившуюся личность отдельного живого, не прошедшего специальной подготовки, Tairhien размывает до полной растраты ресурса, по абсолютную несовместимость с жизнью. Жаль, как жаль... разработка казалась такой успешной. А у вас устаревшие сведения, ньера Алейнар. Тот же самый старший семейства Тийе, ньера Ронсьерн эс Тийе, все еще тот самый, четыре малых года назад заключил брачный договор с семейством Тсеиритен... – ладонь его это имя приподнимает тяжело, и отпускает с размаху: местные имена – их произносить… А голос продолжает как отдельно. - Предусматривающий принадлежность потомства к Семье Тийе. Эс Тсеиритен айе Хладье лестно хоть малым образом породниться с одним из старейших Семей этой земли. А пристального внимания Службы наблюдения общества ньера Ронсьерн эс Тийе по некоторым причинам совсем не желает заслужить - отвечать, что все норма, порядок и внутрисемейные дела он полезет первым... Под полную ответственность.
- Прекрасно! - не сдерживается яркий.
- Более чем прекрасно, - кажется, Реингаи позволил себе что-то похожее на улыбку... что остро не нравится яркому, встряхивается, звенят поддельные камешки - дополнительные модули скорей всего - в косе.
- Осталось только дождаться, когда появится это... столь желанное потомство?

Движения у Реингаи роэ'Нард, даже позволенно-эмоциональные, все равно не открытые, смазанные, звучат тем же очень негромким... Тоже слишком негромко, но разборчиво но совсем подчеркнуто. А дальше еще и голосом:
- Ньера Алейнар, извините, у вас настолько устаревшие сведения, что - я позволю себе заметить, что так не работают. Вы... не постарались проверить даже ветвей потомства Тийе в современном состоянии?
Яркий в воздух отпускает что-то совсем неопределенное. Общее недоумение безотносительно происходящего. Смотрит - даже пытается подойти - но Реингаи роэ'Нард стоит у консоли. И столичная архитектура не предполагает присутствия другого у стола рабочего кабинета. Вдох и выдох - и Алейнар а'Нард досадливо встряхивается. Общие архивы хозяина дома далеко не спешат откликаться на запрос чужого личного внутреннего.
- Извините, - легким жестом отпускает Реингаи роэ'Нард. - Я действительно хорошо работаю. Информация по моей работе открывается только по моему разрешению... ну, или по объемному властному запросу. Прошу, ознакомьтесь.
Мгновенная ярость яркого выключается тоже мгновенно. Предоставленные данные так поглощают его внимание, что застывший у него за спиной Реингаи роэ'Нард отпускает лететь жест - снова: кто же так работает?
- Уже… родилась? – как взахлеб, выпаливает он. – И все... наследственные свойства?
- По полному семейному анализу, предположительно - да, - отзывается Реингаи роэ'Нард. Яркий перелистывает, стремительно - перетекают знаки по экрану, пару раз досадливо встряхивает головой - снова звенят камешки. И только потом спросит очевидное:
- То есть... вы уже начинаете... работать?
- Бесспорно, - ровно подтверждает Реингаи роэ'Нард. - Время слишком подходящее - такое нельзя упускать.
- Позволите еще вопрос? - пытается собрать голос яркий.
- Если мы работаем вместе - спрашивайте. И двенадцать тысяч раз по двенадцать, - пальцы правда вслед тому отряхивают: был бы смысл.
- Каков интерес в этом сотрудничестве семьи Тийе... или непосредственно ньера Ронсьерна? И Ваш, честно говоря, меня тоже интересует.
- Статус и право передвижения - что у нас обычно вызывает интерес к... специфической работе с немалыми жертвами?
Тогда Алейнар а'Нард смеется. Шумно, с удовольствием:
- Ньера айе Хладье так упорно хочет стать роэ'Нард? Высокая плата.
- Для вас - возможно. Вам... очень трудно представить как иные... бездарности стремятся выкарабкаться со своего места в мире. И на чьих спинах. Но пока они существуют и готовы платить... - ладонь принимает что-то из воздуха и укладывает себе под руку: можно работать. - Я, по понятным причинам, не могу ему обеспечить желаемого. Мой интерес… предположим, исследовательский. Конструкция маяка на Изнанке – реально ли настолько срастить живое с Tairhien, - поверите ли, это может быть гораздо интересней… и более многообещающим – чем... варианты его использования, а также результативность и незаметность передвижения, так интересующая вас. Но нам придется сработаться. И выдать ньера Ронсьерну эс Тийе требуемые гарантии. Для подтверждения и продолжения исследований мне очень нужны Вы - Вы очень вовремя ко мне... обратились, честно говоря.
- Ниери Реингаи роэ'Нард, - уважительное обращение – к мастеру – у Алейнара а'Нард выглядит скорее язвительным, - а вас не беспокоит что этот... эс'Тийе, этот... разработчик материалов..., - жест и еще один несдержанный жест, показывающий, сколь ниже всякого разумного предела полагает носитель имени первой ветви Дома им помянутого эс Тийе, - в случае удачи и в результате гарантий окажется с вами в одном статусе?
А Реингаи роэ'Нард улыбается. Очень ярко, очень широко - идет складками странное, как чужое и больше, чем предполагалось бы, лицо:
- Если наш эксперимент достигнет должного результата - я рассчитываю подняться на свое прежнее место или чуть выше... чтоб рассудить, где предполагаемое место ньера эс Тийе. А если не достигнет... ньера Алейнар, полагаю, у меня будет гораздо больше гораздо более труднорешаемых проблем. Вы в случае невыигрышного результата рискуете... разве оказаться на моем месте... или же в иных окраинах несколько более печальных, куда угодно будет нашему Дому послать неудачливого экспериментатора. Я же... вполне вероятно буду решать вопрос, сколь медленно и осознанно мне нравится умирать. А то и неприятнее.
- Я уже выслушал все ваши опасения. По три раза… по двенадцать! - раздраженный жест слетает у яркого с ладони - и чуть не со звуком бьется о погасший уже экран. - И что мне делать на текущий момент?
- Уметь ждать, простите, ньера Алейнар. Сроки считанные, для короткоживущих: три-четыре местных малых года - и можно работать. Ну - и пожелайте маленькой эс'Тийе... успешного взросления до родительской семьи. Знаете: там рождаются замечательные дети...

Часть первая:
Zu toёra

…стоит ли делать этот путь, чтоб увидеть этот лес (с)
***
(город Мьенже. Хладье Дошта. Дни Somilat)

Мир вокруг остается устойчивым и все на своих местах - пока теи-лехта Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо сидит и молчит. Пока можно приглядываться - втихую - как ровно, без видимого усилия, крепкие, короткие пальцы щелкают стеклышками мозаики, собирают. В узоре - ширмы, похоже: большом - будут волны и солнце...
Смотреть, конечно, полагается в другую сторону. И ее наставяемому отвлекаться не слишком простительно. Еще не научился отслеживать все вокруг таким углом обзора, как умеют эти – чуть раскосые, серо-зелено-золотые - старый камень под солнцем - глаза. Потому что руки лехта Льеанн действуют как отдельно - им не достается и взгляда, он так же спокойно отслеживает, что там сейчас светится, в темной и кажется чуть выпуклой воде, в Зеркале Устоявшегося...

Не слишком - но все-таки позволительно. Сама Наставница Льеанн и предупреждала перед входом в сторожевой – давно, в первый раз: "Голова закружится - отворачивайся. Смотри на что-нибудь надежное. Тебе пока можно. - И отдельным. - Это неприятно, Саайре. Но хорошая практика".
Наставляемый Саайре эс Ноэн айе Далия и возвращается зацепиться взглядом. Правда - можно свернуть голову, пытаясь смотреть с той точки зрения, где мерцающие линии, странные слои, плетущиеся в глубине внезапно-выпуклой воды, оказываются - городом Мьенже земли Хладье Дошта, улицами, отдельными живыми, если вдруг кто рискнет высунуться. Голова начинает кружиться и мир теряться - скоро и отчетливо, словно смотришь на мир с другого угла – и он отдельно, выше высоты и не устойчивей морских волн.
А ничего надежней негромкого звука - щелканья соединяемых плиток мозаики под ровным движением рук - Саайре в месте сторожевого просто не находит. И не полагает это недолжным: думает четко, что и младший из операторов, лехта Йоркё – временами встряхивается и поднимает глаза на старшую совершенно за тем же самым. А если и тем, кто принял на себя имя и служение, надо временами посмотреть на надежное, так наставляемому вдвое разрешено. Смотреть, как ровным ритмом двигаются руки, уверено, точно смотрят сами. Как перекресток освещений: странного, металлического свечения Зеркала Устоявшегося и живого огня фонаря у коробки стеклышек мозаики перекрашивают Льеанн совершенно в каменный цвет - темный, теплый, "самый прочный камень - тот, что однажды плавился". Слушать, как, вплетаясь в тихий, на грани слышимости гудящий звон - Зеркало ли, сам сторожевой? - временами, живым переговариваются камешки: "Как, порядок?" - "Да, пока порядок".
И не важно, что за очень широкими, непривычно - на полукруг обзора - окнами сторожевого мокрым снегом, лепит, расходится непогода. Самых темных ночей года на земле Хладье Дошта. Ничейных дней и ночей - в которые, по традиции всех территорий, принятых в империю Тейрвенон, не особо принято выходить на улицу. А именно город Мьенже еще и на своем долгом и недобром опыте знает о том, почему не стоит.

Вспоминать это не стоит тем более. Особенно сейчас. Саайре сильно сомневается, что его теперь хватит на привычно сплевываемое "сожри тебя Тени" - после первого подробного знакомства с «серыми землями, лишенными света», с тем, «что течет между корнями имен и мира». В том числе, с некоторыми особенными их обитателями - не очень разумными, но очень голодными. Которые здесь не страшная сказка – а… крайне неприятная реальность. Правда, ругаются так, кажется про разумных… изначально. Местные лехтев утверждают: таких здесь "повывели давно"... Но "недостаточно вовремя и недостаточно качественно", как отбила лехта Льеанн его вопрос.
Потому они здесь и гости. То есть, он гость – при Наставнике. Ее в эту землю потребовали – недавно, совсем с другой земли… И совсем не вовремя – добавил бы Саайре, когда бы разрешил себе так думать о долге своего Наставника. Потому что миру Хладье Дошта и именно городу Мьенже не повезло быть - с червоточиной. С пробоиной, через которую в мир живых сочится... другое. К живым по определению недоброе.

Читал, изучал - не раз уже, пришлось, Саайре теоретически знает, с этим в мире даже можно жить, но относясь к этой жизни и этому соседству крайне внимательно. "Есть дурная атмосфера со стороны живых, есть - с Изнанки, - усмехаясь, замечала Льеанн - Своя разумная защита скорей всего есть ото всего". Если снова всмотреться в отражение города в Зеркале Устоявшегося - можно заметить, что живых на улицах считай, что нет. Из первых правил безопасности - обитателям такого мира стоит очень внимательно относиться к ничейным временам и без крайней нужды не показываться на улице. Сейчас вот, например. В первый год после Arn'Ammar, когда границы мира еще снова юны и непрочны, в срок Somilat, зимнего солнцестояния, когда мир особенно легок и прозрачен... Читал - но реальностью это стало не так давно.
…Закружится голова от Зеркала - посмотри на руки лехта Льеанн как на что-то надежное. А перестанешь верить, что это правда - что с Наставником сидите вот здесь, карауля, что еще способно вынырнуть из заброшенного парка в нескольких кварталах отсюда на юг. И теи-лехта zu-toёra Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо и близ конца дней зимнего Солнцестояния говорит, что наблюдение должно продолжать. И ожидать непредвиденного… Можно посмотреть обратно в Зеркало, где плетутся змейками дороги и улицы - в воде - горкой, куполом стоящей над краями очень широкой и мелкой тускло-серебряной чаши, не собираясь падать обратно. Как следят за этим плетением лехтев, операторы Зеркала Устоявшегося, и щелкают, собираясь, элементы мозаики. "Все в порядке?"
Погода там, правда, такая, что любой разумный трижды подумает, прежде чем выходить на улицу. Не только обычай, но и резкий мокрый снег, поднимаемый ветрами с гор, что бьет в окна сторожевого со скрежетом, ясней ясного говорит: нечего в такую пору делать снаружи, никому - обычай там, не обычай... оправданный, нет ли.
Только вслед за ветром в памяти зазвучит недавний, вот тоже - скрежетом снега по стеклу звучащий голос – это тоже и про себя тихо: er'mei niery Льеанн: "Са-ай, если бы все разумные всегда отвечали своему самоназванию, нам было бы вполовину меньше работы. А уж службам прощальных церемоний..."

…Можно вспомнить. Быстро – как увидеть отдельным слоем в отражениях воды.

Здесь очень большие окна в домах, и внутри очень много темного, резного дерева. Пока рассказывают не самое понятное двое местных лехта – второй, высокий, темноволосый и очень молчаливый лехта Яржэн эс Бранек айе Хладье, и сейчас сидит в сторожевом, не отвлекаясь от Зеркала, - Саайре как раз присматривается – темные деревянные опоры высокого стола, кружево резьбы, кажется – тот же рисунок повторяют колонны за спиной.
Это самое начало – первые шаги их по этой земле. Еще парадная, гостевая зала. Куда пригласили прибывшего необходимого специалиста. Там и говорят. Рассказывают, что вынудило их попросить присутствия лехта zu-toёra – вслед за быстро слетающим с ладони Льеанн: «Теперь рассказывайте?» И говорят осторожно. Интонация понятна Саайре чуть лучше, чем слова. И причины ее тоже…
Что лехта Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо, прибывшая по рабочему вызову, будет в траурной накидке, здесь явно не ожидали.
И разрешением говорить не вовремя она воспользуется. Это Саайре знает – она и так им бы воспользовалась:
- Как? – спросит лехта Льеанн резко, поперек фразы старшего, того, кто сидит ближе. И отчетливо, выделяя едва ли не каждую букву. – Сколько звездных лет этот город живет на раскрытой «трещине»?
- Пять, Ллеаннэйр-ниерра, - повторит ей старший. Дальше ему приходится отвечать на требование объяснений, слетающие с ладони – было бы в лицо, да хорошо между ними стол. – Но все было в пределах общей нормы.
- В том числе идиоты, лезущие проверить свою смелость, которые вносятся в пределы статистической погрешности? - старший молча соглашается, Льеанн ощутимо встряхнется, встанет – и за спокойным голосом вторым слоем что-то четко зазвенит. Когда она говорит так – мир отчетливо не в порядке. – На будущее советую вам подсчитывать примерное количество пострадавших в малый год. Все неуместные причины смерти. И поднимать тревогу задолго до того, как начнут умирать дети. Если сейчас не придется переселять город.
Мгновение – пока двое с той стороны стола проглатывают сказанное, лехта Ллеаннэйр смотрит куда-то над колоннами, на верхнюю галерею. Туда же и летит негромкое – говорит так, как будто никого рядом нет:
- Знай я, что здесь так будет, - и пальцы резко, сильно отряхивают туда, вверх, пару жестов… что «не при маленьких наставляемых». И кто бы еще и сказал – недолжно отпускать такие жесты перед негромким из старого, старого Канона – совсем здесь и сейчас странным. - «Наша земля стоит волей Единого. Но бывает так, что нет иных рук, кроме наших, чтоб воплотить Его волю». И эти руки всегда оказываются твоими. И всегда – в самый неподходящий срок, - а дальше, отряхнувшись от последнего жеста, как раз руки – вдруг – идут к плечам, к застежкам траурной накидки, расстегнуть сразу обе, снять, свернуть… А потом она встретит взгляды и вернется на свое место за столом. – Некогда. Будем работать. Рассказывайте. Теперь с начала. С самого начала.

…Хорошо быть наставляемым... Можно смотреть на тонкое кружево деревянной резьбы внизу стола, на солнце и непривычно голые ветки за окнами, на то, как выплетают сухие, светлые, птичьи лапы - ладони старшего - детали... Когда то, что он рассказывает еще просто история, страшная и давняя. Сначала про самые-самые ранние времена, когда первые разумные осваивали эту землю, еще воевали и мстили. Пусть умом понимаешь: было, скорее всего было - разумные это умеют, и не айе Далия в том сомневаться. Что он точно был - Дом сгоревших... Когда-то здешние дома - очень давно - возводились из дерева, камня и земли почти без окон. И семью, которой решили отомстить раз и навсегда в таком доме как-то ночью, бесчестно, заперли и подожгли. И удалось. И хуже, чем удалось. Времена - почти не исторические, времена настолько легенд…

Пусть знаки трактата в голове всплывают сразу: "Те, кто ушел не в свой срок, те, кто пошел тропой гнева и отчаянья, не находят дороги путем всей земли. Хлеб их - день мести и смерти, с которым вечно голодно, и несчастна та земля..." Все равно еще не настоящее. Привычное ругательство – да сожри тебя Тени. Привычный материал для историй о страшном – истории о тех, кто должен был пойти путем всех людей в посмертие. Но слишком нехорошо умер – и потому не достал до края Туманной тропы, остался без посмертия: весь ушел – в ненависть, в жажду мести, в страх и отчаянье… В живые чувства – и тем завис между миром живых, и миром другим. Прорехой. Вечно голодной условно разумной тенью. Taer.

Только вот для лехта Льеанн – это явно не просто история. Совсем не история. Движутся пальцы, словно подбивает очередную нить к желтой кайме сложенной накидки:
- Значит, семеро? Семеро taer одновременно... с мелочью? То есть - и дети были? Совсем плохо. Я так понимаю, отомстить не смогли и застряли? – дальше вопросы она роняет быстро, один за другим, цепляя историю за для себя существенное. – Эти семеро названы и отпущены, когда эта земля совсем стала принадлежать нашим путям? Накануне Золотого мятежа? Понятно. Закрывать некогда было. Вре-емени прошло?.. Дальше, ньера.
Хорошо было слушать как историю. Пока видеть, на что это похоже не приходилось. Как долго потом жили люди на земле Хладье Дошта, как дотек досюда сначала загород, а потом и вот этот город, и заросло место дома Сгоревших. А потом о случившейся под пять звездных лет назад на этом самом месте недоброй гибели, расследование выяснит... И поверить бы, что вот здесь сейчас зачем-то старший рассказывает истории о страшном, но приглядывается Льеанн и пальцы снова как подбивают очередную нить:
- Что? Парк и пруд? Стоячая вода? Еще бы роддом тут устроили! - и на месте устроителей быть очень не хочется. И очень неинтересной становится история. О парке, куда еще до событий раз за разом ходили разные - добровольно выбирать себе дорогу за Порог. По своей воле ходили... как жизнь не держала. За что чуть и не приняли случившуюся недобрую гибель. Потому что лучше не надо смотреть на то, что er'mei niery Льеанн сейчас обнаружила, на чем именно отсчитывают пальцы фрагменты истории и ее оценку. Как она еще раз и еще сворачивает накидку, убирает за спину, за прочную деревянную спинку высокого стула, и на то, как руки отпускают короткое "да, понятно". Прежде чем начать слушать дальше. О том, как в городе Мьенже резко выросло количество неуместных смертей – и быстро пришлось действовать не только местным лехта. Что без удивления обнаружили: мир остался с трещиной, повышенной уязвимости для воздействия Изнанки, открытию которой печальное происшествие поспособствовало. После активных действий по устранению последствий полного прорыва обитателей Изнанки, продолжавшихся два малых года, было, к сожалению установлено, что мир остался уязвимым для воздействия и в ничейные дни трещина мира живых вполне проходима. С другой стороны. Но проницаемость и уязвимость мира людей в эти дни кому неведома - на земле, где когда-то появились taer? Однако по итогам работы состояние трещины было оценено как стабильное, далее последовал стандартный комплекс принятия мер, перекрытие, охрана территории... Это совсем не история, это застал еще вот этот старший, что рассказывает, сбавляя в голосе. И его подхватывает второй, говоря, что все правила перекрытия территории были выдержаны. А что по прошествию трех звездных лет, когда основные последствия последнего раскрытия трещины были ликвидированы, у здешних детушек из высоких кварталов, да и прочих, когда издержки первой взрослости в голове раскалывались, считалось своеобразным доказательством особенного достоинства подлезть под запрещающие знаки и прогуляться по территории… Некоторые доказывали… обстоятельно: бывали и летальные исходы. «Случается», - коротко отпускает лехта Ллеаннэйр и слушает дальше. За свою глупость каждый сам ответчик.

Живые и мертвые, приключений на свою голову запрашивающие, сами отвечали. Был крайне низкий уровень здоровья выживших некогда юнцов пролезавших на запретную территорию. Поражение Изнанки – разной степени тяжести. Разрешение на детей с таким здесь не получают. "Случается," – снова отмечает ладонь Льеанн. Пределы нормы. Да, вероятность летального исхода, в том числе, добровольного ухода за Порог по невозможности нести свое состояние – закономерное следствие таких поражений. Пара пострадавших умерла нехорошо совсем. Так, что дома пришлось чистить. Один полностью, с карантином. Но сейчас, судя по характеру повреждений, город столкнулся с воздействием Изнанки, прошедшей за защитные барьеры, снова. После этого летнего Солнцестояния. И замолкает старший набрать воздуха - вдох и выдох, и еще - прежде чем сознаться: да, не отследили, когда именно. Да, не могут точно отследить конкретный характер воздействия и возможный источник таких повреждений. Но нормой текущее состояние назвать никак нельзя. И объяснить закономерным результатом недостойных действий тоже.
- Дети? - очень ровно спрашивает Льеанн.
- Дети, - говорит старший. - До года.
- Причины, количество, примерное распространение по городу - мне на личный внутренний. Вы слишком долго ждали. Работаем. Ньера Яржэн, - это она другому, тому, кто сейчас сидит с Зеркалом. – Система Знаков слежения сохранена?
- Поддерживаем, - отзовется он.
- Понадобится задействовать ваше Зеркало Устоявшегося. Справитесь? - дождется согласия. Потратится пояснить. - Мне... очень не нравится распространение. Предполагаю: выбралось и передвигается. И охотится. Начинайте выстраивать Зеркало. Я отправляюсь оценивать состояние трещины. В непосредственной близости.
...И тогда набрать воздуха. И выдать полным, перед чужими:
- Эр'меи Ллеаннэйр, разрешите - я пойду с вами?
На него посмотрят. Руки потратятся. На недолгое, родное - можно как услышать внутри: "Са-ай. Хороший мальчик Саайре", потом уже включится слух:
- Это опасно. А... тебя надо проверить, можно и сейчас. Пошли, – поворачивается, движением повторяет. Потом – тем храмовым. - Много времени не займет. Достаточно, чтоб наполнить и выложить Зеркало. И зажечь фонари. Традиция, лишним не будет. Справимся – проверю. Главное, раскрывайте Знаки. - Смотрит и продолжает очень серьезно. - Следить, ловить и гнать.

...Вот так, на скорости и просто те истории для Саайре и перестали быть – только историями. Как первый раз прошелся пробным путем - по миру с Изнанки. Хватило.
А было сначала просто: вышли из-под колонн дома встреч, в узкую угловую дверь, уже на внутреннюю территорию храмового квартала.
- Для начала – держи, - еще на ступеньках лехта Льеанн отстегивает от пояса и передает. Из самых своих вещей, что видел на ней с первого дня по этот. Маленькую, как ненастоящую, кожаную фляжку. Настоящую – и даже приложиться случалось. Два раза. И сама наставница при нем дотягивалась нечасто (и не тянуло вспоминать – когда). Потому и посмотрел медленным взглядом. Зачем, спросить не решился. Она же только - ровным:
- Глоток, не больше.
- "Больше и не выпьешь", - остается процитировать в ответ. Ее же. Несколько лет назад. Содержимое горькое, едкое и чувство такое, что горячее. Второй глоток, кажется, приведет к желанию вывернуть все обратно. Хотя лехта Льеанн...
...А вот не надо. Вспоминать из предосторожности ничего не надо - сразу. Побочный эффект этого "природного стимулятора... специфической деятельности головы" некстати проверенный. Все, что случайно и опрометчиво вспомнишь, этой горькой гадости отпробовав, ярким будет, рядом встанет, как живое, окажется во времени отдельном, отворачивайся потом.

Лучше подавить желание вывернуться наизнанку и всмотреться во что-что на этой стороне мира и времени. Догнать и пойти, смотреть, отстав на шаг, как целенаправленно идет лехта Льеанн по незнакомому саду: большой, непривычно ровно посаженный, аккуратно убранный, спящий с зимой. Дорожка, кустарник, колючие ветви, чуть - темно-красных листьев и красных ягод, оставшихся на ветвях...
- На самом деле, - не оборачиваясь, говорит Льеанн, - для того, чтоб пройти на ту сторону мира, никуда ходить не обязательно. «Нужной тебе может стать любая дверь», надо только знать, куда и как смотреть. Но сначала так проще, - на этом лехта Льеанн останавливается. Резко. Придется замереть рядом, едва не налетев. – Да, здесь.
Дорожка. Спуск. Шероховатые серые плиты. Лестница. По краям – каменная резьба – беседки благодарственных. И фонтанчики, молчащие по зиме.
- И… что мне делать?
«Стой пока», - отвечают ладони. А вслед движение продолжится… И станет не по себе. Здесь холодно – это Саайре отметил еще на выходе из транспортного терминала; здесь пожалуй слишком холодно для легкого далийского полотна – темное, старая бронза и старый камень, широкие складки и высокие манжеты рукавов… Но ветер – струйки ветра, которые появляются вслед за движением ее рук – совсем отдельные, и холодные тоже – совсем. И очень хочется дернуться и развернуться, но понятно, что оглядываться и мешать нельзя. А еще - видно. Ага, точно - накрывает содержимое фляжки. Дарит обзор почти на полный круг – да, и на то за спиной тоже... Как задевая что-то еще из миров, помимо видимого. То ли головой придуманный, то ли правда - не поручиться. Но подбирают пальцы Льеанн из воздуха светлыми, холодного огня угольками? – плетут сетку, складывая одно с другим – отдельно ровным, негромким голосом:
- На первый раз – лучше не смотри вверх. Запутаешься в видимом, постарайся закрыть глаза и идти чутьем, - бусинка и бусинка на сети, кромочный край. – А главное, Са-ай, они… ненастоящие. Пробный тренажер. Но если вдруг не поверишь – звать на помощь не стыдно. А нужно, - на этом – завязывают пальцы последний узел на невидимой сетке, и броском накидывают на плечи. – Теперь иди.
Со ступеньки сдвинулся – от одной силы, направляющей в спину. А воздух внезапно стал густым и плотным, раздался стенкой мыльного пузыря.

…И холодно там не было. А если и было – не имело значения.

Потом, на надежном берегу этого мира, продышавшись и вникнув, первым он вспомнит давнее. Как смеется лехта Льеанн на очередную историю о страшном, занесенную в дом учениками средней медицинской школы на Пустошах. Она тогда еще умела – тихий звук, непривычный, ручей по камням. И очень… задевающий. Вплоть до быстрого, резкого, с руки слетевшего: «Да что такое?»
- Са-ай, - на последнем излете смеха тянет лехта Льеанн и вдруг становится совсем серьезной. – Знаешь, как шутят лехтев - почему zu toёra такие молчаливые? Потому что тем, кто не видел мира с Изнанки и его отдельных обитателей - никакими словами не расскажешь, на что это похоже. А кто видел и остался после этого в живых - вряд ли захочет слушать.
Вот Саайре и не знал, какими словами это рассказать. Просто реальность раздалась и пропустила в другую. Словно смотрел на мир через призму, и тот вдруг разложился веером, как на двенадцать слоев - дымных, радужных, недостоверных... И сложился воедино. Только каждый слой чуть-чуть другим, и между ними, отдельным - текла вода. И мир был другой: там, на последнем слое, не было сада, стелились - до пояса и выше травяные заросли, далеко, за заросшей равниной поднимались полусухие ветви деревьев, а где-то далеко-далеко горизонт замыкали дальние, синие - горы? Сам бы ничего и не понял - голова кружилась, глаза отказывались воспринимать... Другое, «серые земли», которые совсем не серые – одновременно бесцветное и радужное, недостоверное - выше и ненадежней, головокружительней, чем горные мосты под ногами боящегося высоты. Мир вокруг дробился, рассыпался бесцветным, дымным - каждый вдох и выдох; и собирался снова. И, смотря на него - как плыл по волнам, не в силах довериться ни цвету, ни свету - в этом, текущем. Шаг казалось, еще шаг - и провалишься. Память о запретных тропах Болотного поселка подсказывала: под ногами – тоньше, ненадежней любой, самой пустой и непроверенной земли, а провалиться - это совсем и насовсем... В это, бесцветное.

Но внутри и отдельно: рядом был еще и тот, чья была - память чужого мира. И он работал. Подготовленно и привычно. Она. Как чувствовал рядом - привычное присутствие Наставницы… - и это было единственно надежным. Время здесь ничего не значило, казалось, обернуться - увидишь за спиной лехта Льеанн - точно куда моложе, только та же уверенность в передвижении и мире окружающем... но вот куда обернуться внутрь? Но есть. Есть - и объясняет. Спокойней. Закрыть глаза - да, ты можешь это сделать - принюхаться и причувствоваться - и... называется ли это "видно" - неизвестно. Но чувствуется четко. Слой, где ты есть, места, где вода Изнанки течет сильнее - вдоль мест, где у трав и камней, у разумных и каждого сказанного слова растут корни. Там места устойчивей. А вокруг – вода, зыбкая, одновременно радужная, темная и бесцветная - четко - запахом и течением рассказывает, как и куда надо двигаться. Да, ты есть внутри нее - да, там можно дышать, теперь иди! Быстро - скользя - легко (для умеющих эта прозрачная земля крепка, как корни гор и корни имен, цепляющиеся за нее) - с целеустремленностью охотника, взявшего след.
…За долгую двенадцатую выдоха опознать запах. Очень знакомый, с первого взрослого имени – запах Изнанки, тот самый, иногда от лехта Льеанн так пахнет: обманчивый, пряный и смолистый, чужих благовонных смол и чуть-чуть, на самой глубине - сонной, неживой прелью, грибницей, опавшими листьями... Только здесь движение за движением этот неживой оттенок запаха выныривал из глубины, становился уже четкой... гнилью, застоявшейся водой, самым дурным болотом и дурнее.

Но вдруг... Как снова распахнул глаза, и расплылись много слоев мира - миров ли? - между которыми течет вода. Сначала запах - мертвой, гнилой воды, с него воротит - это явно его личное. Обладательнице памяти этот побочный эффект знаком, работе не мешает. На дальнем слое, где мир живых, рядом - ветви полусухого дерева, обихоженная человеческими руками давняя площадка, колодец. Где идет и выслеживает чужая память. У мира много слоев - и здесь внезапно зацепка, место, где они расплываются лохмами, прорехой - мутным радужным отражением в гнилой воде, где замирает, застывает всякое течение и всякий смысл воды.
А вот и причина. Застряло. Что-то. Между слоями. Как куча сливного мусора сквозь решетки купальни просочилась и прижилась - давно не вытаскивали. Осклизло. Заросло гнилью, завоняло. Тягучий, длинными нитками, волосками, склизкий комок - гнилые радужные разводы по цвету тени...
Противно. Гнилье... не лучше падали.

Чужая память подбирает себе привычное. Вот где повылезло, начинаем вычищать. Но совсем отдельно стала чужая память… Стоило сообразить, что это вот - неправильное, подгнившее, скользкое – его очень много. Тебя больше. Оно еще и живое. Неразумное, возможно, но живое. И вот сейчас оглядывает с интересом. Тебя. На предмет съедобности.
Испугаться, впрочем, не успел: кончилось. Быстро, мгновенно – вышвырнуло. Стоял на ступенях сада чужого храмового квартала… Холодный, мокрый, зимний ветер возвращал обратно, пробирал. А еще мучительным усилием воли приходилось сдерживать приступ тошноты – очень ярким было увиденное, и воротило с него очень. А стыдно…
…И это неважно, что лехта Льеанн кажется не замечает. Стоит у одной из беседок благодарственных, смотрит мимо – в небо. И говорит – медленное, негромкое… Саайре остается стоять и понимать: снова разрешили слышать совсем не предназначенное к выслушиванию никем другим… Когда разумный говорит с Теми, кто Выше – недолжно подслушивать, а когда – лехта говорит своему Богу?
- Вы любите шутить, ньера Таэри… как Вы любите шутить. И как не любите – отпускать то, что однажды досталось Вам в руки… - и дальше. Объясняя отдельно: нет, видит – что вернулся, действительно – считает достойным стоять рядом. И с таким разговором. – Да, у меня талантливый наставляемый. И как тебе – бесцветные земли?
- Интересно, - с языка слетает раньше, чем успеет подумать.
- Надо же, - тянет лехта Льеанн. – А… обитатели? Страшные?
- Н-нет, - и чуть не закашляться: спазм некстати подкатит к горлу, стоит снова представить. – Но очень… противные. Как… купальню давно не чистили.
- Молодец, - через выдох говорит она. Это Саайре знает. Мягкое такое, долгое. Когда-то она еще под это улыбалась, но сейчас… не получается. – На всякий случай – в земле Сумерек, и везде – есть только две вещи, временами по-настоящему страшные. Собственная глупость и другой разумный. Ты пойдешь со мной к этому… озеру. Я решаю: справишься.
- Льеанн, - ну надо же было так, поперек первого звука начавшейся фразы… Но просто она идет навстречу – очень мокрому, очень холодному ветру, и тот отбрасывает, путает складки легкого далийского полотна, - Вам… не холодно?
Она останавливается. Очень быстро. И очень полный, долгий вдох и выдох смотрит. На свои руки. На рукава. На тонкую полотняную рубашку и зимний сад.
И когда вдруг оказывается, что она помнит, как улыбаться, оказывается – только тяжелее…
- Да, - говорит она. – И «да, наверно холодно». И «да, точно справишься». А собственная глупость – точно страшное дело. Увидим, что в этом доме с Зеркалом – и отправляемся. Исследовать.

Вопрос – движением – «Зеркало - а что это?» - она подхватывает на лету. И сбрасывает с ладони: «Увидишь»…

И извините, вполголоса предупреждением:
- все было, как было. Люди живые, совпадения случайны, бывают просто бананы и просто сны.
- мне с ними интересно. Все это для меня живое и ценное. Так что, при возникновении желания написать: Инги, это все фигня, прекрати ее гнать и займись нами наконец - пожалуйста, удержите свою руку. Или поднимите ее и нажмите на отфрэнд.
Я не уверен, что я – буду ее удерживать от слов и действий разнообразных)

запись создана: 21.03.2011 в 01:08