* * *
В себя он пришёл лишь спустя полутора суток после памятного бала. Он был слаб, как котёнок, шевелился с превеликим трудом, и был безутешен.
- Вы можете мне объяснить нормальным, человеческим языком, как вам удалось ТАК надорваться? – руководитель дипломной работы, мастер-наставник, по совместительству какой-то там пятый принц эльфов, магистр иллюзий Танариол самолично отчитывал бывшего подмастерья, и лечить его вовсе не спешил. – Вы всегда отличались высокой точностью дозирования силы и никогда не расходовали больше, чем было необходимо. И уж конечно, с первого курса подобных промахов не пропускали. Итак, извольте объясниться!
- Сложилась безвыходная ситуация…
- Безвыходных не бывает, бывают недальновидные исполнители. – возразил магистр, скрестив на груди руки, как ни в чём не бывало.
- Патовая… в которой выходов было три и я использовал наименее болезненный для обеих сторон. По сути, в проигрыше в любом из случаев оставался именно я.
- Замечательно, - медленно кивнул эльф. – и что же дальше?
- Поскольку ситуация сложилась… ммм… после моего выступления, сил у меня был минимум, а выходить из положения было надо… - Анри тяжело приподнялся на подушках и потянулся к стакану с согретым молоком и мёдом. Попытка не удалась, но была засчитана. Наставник даже не шевельнулся, безжалостно буравя ученика взглядом.
- У меня не было выбора!!! Сейчас прощённая неделя, а если бы я выполнил то, о чём просил, я бы нарушил обет!!!
Танариол на миг склонил к плечу голову и прикрыл глаза.
- О! – наконец, глубокомысленно изрёк магистр и поднялся из кресла. Складочки туники тут же послушно расправились. – Ну тогда Визенгамон будет оповещён о том, что твои действия были правомерны и ты не будешь наказан. Но с ситуацией разберись окончательно. Я так понимаю, попытка ввести альтернативное решение потерпела крах?
Он ушёл, не дожидаясь совершенно убитого кивка ученика, посоветовав на прощание обратиться к придворному целителю. Милому и доброму мальчику. Очень талантливому магу…

Даже если бы Анри обратился к милому и доброму мальчику, очень талантливому магу, мэтру-целителю Этьену Франсуа графу Рейни, это ничего не дало бы. Этьен и сам был болен.
Целитель не может исцелять себя сам - это все равно, что поднять себя из болота за волосы. Этьен не мог себя исцелить... тем более что больна была душа, а тело всего лишь страдало вместе с ней, отзываясь лихорадкой и бредом. Магия исцеления не действует на целителей - но Этьен не позвал к себе и обычного лекаря, он вообще не афишировался - и только старый слуга менял на его пылающем лбу холодные компрессы... старик только раз видел своего господина таким - пять лет назад, но тогда он вернулся весь в крови, израненный - а где сейчас на нем хоть одна рана?
Рана была - но не из тех, что можно увидеть...
Этьен только губы кусал, когда ему в бреду снова и снова виделось лицо графини, слышался ее визг, шум за ее спиной - сперва испуганный, а потом... и лица, господи лица...

Анри... лучше бы ты меня убил...

Лица... и одно лицо, единственное, и губы безмолвно шепчут "люблю тебя" - а слов не слышно, слова рассыпаются холодными искрами...
Нет - Этьен не мог бы исцелить Анри. Хотя возможно, исцелился бы сам, узнав о его болезни - по крайней мере, он мог бы списать на нее случившееся и хоть как-то прийти в себя... но он не знал ничего... как и Анри.
Он появился в свете на первом же балу после этой истории - как и Анри. Осунулся он за дни болезни очень сильно - но это только придало ему шарма. Губы дерзко улыбались, глаза смотрели победительно - как всегда...
Как всегда...
Потому что граф Рейни всегда улыбается. И никому нет дела, что утром его подушка мокра от слез... и спал ли он ночью - никому нет дела. Есть веселый дерзкий вызывающий взгляд и ослепительная улыбка...
Не было фантастических мистерий, нимф, драконов, античных сказаний и прочих ветров и лилий. Была старая постановка кого-то из классиков, и довольно быстро придворные стали разбредаться кто в будуары, кто за игорные столы, кто танцевать.
Как же, мэтр Камилл ничего не придумал к сегодняшнему балу?
На юного иллюзиониста погладывали сочувственно-заинтересованно, а сам мэтр старался держаться в стороне и тихонько цедить свой бокал вина весь вечер. В сторону графа Рейни он старался даже не глядеть.
А что толку теперь смотреть?
Почти без сил, разве что на иллюзорную ромашку хватит, за малым не шатающийся, бледный и хмурый, да ещё и… предатель.
Он ведь самым пошлым образом вырубился. Мало того, иллюзия рассыпалась, а Этьен так и остался там привязанным. Оставалось только догадываться, какие чувства граф отныне питает к несостоявшемуся любовнику! И думать забудьте, виконт. И желательно, на всю оставшуюся. Потому как с тем, как у вас обстоят дела с выполнением обетов и с тем, как вы держите слово – вам место мистика в монастыре обеспечено. Хотя, в монастырь таких не берут. Стыдно.
Ну что ж…
Ещё три дня. Вот только смысла в том, чтоб и далее оставаться при дворе, а тем паче следовать совету наставника и обратиться к Этьену за помощью, Анри не видел. Более того, глядя на усталое, но горячечно-дерзкое лицо любимого, молодой человек отчётливее понимал, что жестоко ошибся, и ошибка эта стоила жизни не только ему.
Диадему он оставил на каком-то из подоконников.
Негоже кичиться классом, которого в сущности, уже нет. Слово своё он всё равно нарушил. Ведь… он так и не остался с Этьеном.
В часовенку он так и не решился войти. Остановился, касаясь ладонью двери.
- Господи… прости, если можешь. Он меня простит вряд ли…
Обрати Этьен внимание на удивительную для Анри слабость и тусклость иллюзии, он бы что-то мог понять... но он смотрел в сторону... он был слишком занят тем, чтобы не смотреть ни на иллюзии, ни на их создателя - и притом не смотреть ненарочито, так, чтобы это никому не бросалось в глаза...
Не смотреть... не видеть... не видеть лицо, выжженное в сердце... лицо, которое встает въяве, довольно Этьену закрыть глаза... вот потому он и не будет их закрывать - он будет смотреть на... на что-нибудь... только не на Анри...
И потому он не видел, когда и куда вышел мастер иллюзий... но диадему на одном из подоконников нашел.
Она была не иллюзорной, как сначала подумал Этьен, а настоящей.
Проше всего было повернуться и уйти, но Этьен знал, что случайно попавшаяся ему на глаза диадема теперь будет видеться ему и напоминать о том, кого он так хочет забыть... забыть, вырезать из памяти, из сердца...
Он подозвал пажа - милого юношу, с которым он был в очень приятельских отношениях.
- Эдмон, найдите виконта Ира и отдайте ему его диадему...

Виконт сидел на подоконнике, притянув к груди колени, и обрывал с иллюзорной ромашки иллюзорные лепестки. По одному. Рассматривал тающие на пальцах искорки и отпускал. Губы чуть шевелились в таком привычном: любит… не любит… Но лепестки всё не заканчивались, и, будь ромашка и узкие белые стрелочки настоящими, вокруг мага их насыпалось бы вполне себе прилично.
Столичный погодник, как на грех, укатил куда-то поправлять здоровье, и в итоге над столицей небесные хляби таки разверзлись, проливая, наверное, месячный запас воды. Но Анри это особо не волновало.
Было что-то вполне приятное в том, чтоб вот так сидеть, прислонившись лбом к холодному стеклу и глядеть в мир по ту сторону исчерченного каплями окна. Было бы несравнимо легче попросту покинуть дворец. Но без ведома короля и одобрения Визенгамона он этого сделать не сможет.
Именно там, на подоконнике Эдмон и обнаружил Анри.
- Прошу прощения, виконт, что нарушаю ваше уединение - но вы забыли вот это... - и Эмон протянул Анри его диадему.
До этой минуты Эдмон считал, что Анри ее и вправду просто забыл - снял, чтобы она не мешала, не отвлекала от творения иллюзий - и забыл. Вот только Этьен не самым удачным для себя образом выбрал посыльного - потому что Эдмон знал его намного лучше прочих. И если усталость и бледность Анри была заметна многим - то горе Этьена понимали здесь только двое, Анри и... Эдмон. Юноша слишком хорошо знал Этьена, чтобы принять его дерзкое веселье за чистую монету - он уже знал цену этому веселью...
И потому не мог не сопоставить печаль в глазах Анри - и мнимое веселье во взгляде Этьена...
Губы растянулись в усталую улыбку, которая так и не коснулась глаз.
- Благодарю, но, лучше бы вы её потеряли. – иллюзионист положил изящный обруч рядом на подоконник, надеясь, что на этот раз непременно потеряет украшение. – Хотя… может, ещё не поздно? Вы не могли бы потерять её? Для меня?
Ромашка окончательно рассеялась, и Анри опустил руки на колени, глядя на нечаянного нарушителя покоя.
Более позорной иллюзии он не создавал курса со второго. Остальные, конечно, об этом не знают, но ему от этого никак не легче. И совестней вдвойне. Ни один из целителей, к которым обращался молодой маг, не брался за его восстановление. И ведь не спросишь: это приказ, цеховая солидарность, или просто такой надрыв никто из них, кроме магистров и талантливого придворного мага исправить не может.
Эдмон внимательно смотрел на Анри - и подозрения все сильнее превращались в уверенность. Он уже не сомневался, чьих рук дело - скандал с Этьеном в главной роли. Ничуть не сомневался.
Не будь во взгляде Анри столь явного страдания, Эдмон и сам не знал, ЧТО сделал бы... потому что Этьен был ему не чужим человеком... но Анри никак не был похож на бессердечного негодяя...
- Нет - я не могу ее потерять даже для вас, - ответил Эдмон. - И принять на хранение - тоже...
- Сегодня прощённая неделя заканчивается… - на миг молодой человек спрятал лицо в ладонях, провёл пальцами по прикрытым векам и снова попытался улыбнуться собеседнику. – Не могли бы вы сохранить её одну неделю? До следующего воскресенья? Это был бы… замечательный подарок для меня…Эдмон.
Он понимал, насколько глубоко ранено сердце Этьена - потому что никого, кроме человека, которого Этьен пустил в свое сердце, он не подпустил бы к себе настолько близко... пусть это и звучало дурным каламбуром. Но и страдание Анри было настолько явным и внятным, что заставляло сдержаться и не выносить окончательный приговор... по крайней мере сразу...
- Мне не нужны неприятности с академией магов... и вам тоже. Да и с чего вы решили потерять диадему? Сегодняшняя иллюзия была не из лучших, это верно... но одна не вполне качественная иллюзия - еще не повод и не причина так отчаиваться...
Анри пожалел, что не прихватил с собой целой бутылки вина. Бокала было слишком мало даже для того, чтоб просто утолить жажду.
Всего неделю. Ту самую, что ему было кровно необходимо пережить. Не больше, но и не меньше.
- Я подал прошение о переводе меня куда-нибудь. Сомневаюсь, что где-нибудь в пограничном гарнизоне мне потребуется это. А так, глядишь, кто за неё денег бы выручил. Вряд ли вам светили бы неприятности с уважаемыми академиками…
Если бы только та иллюзия удалась! Если бы только не сорвалась! Всё было бы иначе. Да даже если бы он славно протянул бы ноги на следующий день после этого подвига, всё одно было бы не страшно!
- Ах, зачем нам дана эта неделя, Эдмон? Худшей шутки святых отцов и не припомнить!

- Для всех, кроме магов, это подобие временного обета, - ответил Эдмон. Когда-то родители мечтали сделать из него священника, так что ответ на этот вопрос его не затруднил. - Для магов - напоминание о том, что у них те же тяготы, что и у лишенных магии.

А что тяготы для тебя не пустой звук, по лицу видно...

- Анри, я сомневаюсь, что вас переведут - академия редко меняет свои решения. И тем более вас никуда не переведут в таком состоянии. Отчего вы просите о переводе? От чего - или от кого - вы бежите? Если опасаетесь мести - разумеется, если я верно угадал - можете не опасаться, ее не будет. Если же нет - от себя ведь не убежишь...
- Раз вы так много знаете, значит знаете и об обетах. – отчаянно-зло процедил Анри, спрыгивая с подоконника. – Если обет идёт вразрез с просьбой на прощённой неделе, знаете что бывает? Когда нельзя нарушить ни обета, ни просьбы, потому что хоть так, хоть так, а последует наказание? Я не мести опасаюсь. Но лучше бы я перегорел и скончался три дня назад!
Можно, всё ещё можно пойти, попросить прощения и уйти. Ещё не поздно. Но лучше оставить это на конец недели. Чтоб прийти, попросить прощения, попрощаться и уйти. Пусть навсегда.
Какая месть? Да он был бы рад, если б Этьен пустил какой слух (но граф не сплетник) подставил бы или просто сказал бы хоть что-нибудь. Наказан, значит прощён.
Рейни молчал. И сегодняшние его холодность и молчание лучшее доказательство тому, что в сердце графа рана, поскольку никогда там больше не будет виконта Ира.
- Благодарю за беседу. – иллюзионист коротко поклонился и зашагал по коридору прочь от часовни и облюбованного подоконника, на котором так и осталась лежать диадема.
Обет... противоположный просьбе... о господи!
Эдмон сорвался с места и догнал Анри в несколько громадных быстрых шагов, он почти бежал...
- Постойте... Анри, да стойте же! - он схватил юношу за руку и чуть ли не силой развернул к себе. - Анри, я... догадываюсь, о чем мог попросить Этьен - хотя это он должен был совсем голову потерять, чтобы в прощеную неделю просить хотя бы о поцелуе, а не... - Эдмон жарко вспыхнул. - И я... догадываюсь, какой у вас в таком случае обет... наверняка временный, таких обетов постоянных не бывает, я знаю, у меня брат был магом...

Был...
Роланд был магом...
Роланд, заливающий кровью из раны руки Этьена, всюду кровь, и луна белесая, и бледное от отчаяние лицо целителя, понимающего, что смертельную рану ему не затянуть - и все равно швыряющего свою силу в эту рану, еще и еще, и предсмертный шепот Роланда, задыхающийся, рваный...

- Это у Этьена обет пожизненный, и я догадываюсь, какой, я почти уверен, я его пять с лишним лет знаю... и уж простите, Анри, но о том, о чем я догадался, я ему скажу! Не стоит усугублять то, что и так мучительно... я скажу, ведь это только догадка, и вашего обета она не нарушит... а остальное вы скажете ему сами, когда сможете...
- Я сделал что мог. Всё равно проиграл. То, что случилось – уже произошло и его не изменить. Я предал не просто чувство. Я предал то, что быть могло, но никогда не сбудется, потому что такое не прощают. Нарушит или нет что-либо ваша догадка – теперь уже не важно. Но за попытку – благодарю.
В такое верится с трудом, когда больше верить не во что, когда соломинка становится смыслом существования, не жизни даже.
Каким дивным выдался день рождения! Ни подарков, ни радости, и дождь за окном. Нельзя просто бездумно бродить по улицам, останавливаясь только для того, чтоб напиться или перекусить.
А если зайти в какую-то забегаловку и там осесть у камина, можно дождаться кого-то из знакомых. Не посещать же ради такого случая притоны…
Но в забегаловку он всё-таки направился, и просидел там, в самом углу до самого закрытия, пока хозяин не предложил молодому господину либо уйти, либо подняться в комнату, не возвращаться же в самом деле после ночной стражи бог знает куда! На что молодой господин попросил ещё кувшин подогретого вина и кресло в зале у догорающего камина.
Наверное, этот кувшин был каким-то другим - то ли вино крепче, то ли сорт непривычный... но виконт Ира впал в странное состояние - когда вроде бы и не спишь, и в то же время не бодрствуешь, и сил подняться нет, да и понять, грезишь ли ты наяву, тоже не удается...
Наверное, он грезил... потому что когда открылась дверь, в ее проеме обозначился Этьен - вот уж действительно, о ком тоскуешь, тот и привидится, и вино не смоет памяти и тоски...
Сон продолжался - Этьен подошел к Анри - бледный и решительный - он явно хотел что-то сказать, но не стал, вместо этого он долго стоял, глядя на юношу, и лицо его понемногу смягчалось. Потом он нагнулся и поцеловал Анри в губы - не столько со страстью, сколько просто ласково... ласково и - печально? Или нет? Анри выпил слишком много, чтобы понять. И чтобы понять, что делают на его висках гибкие сильные пальцы Этьена - тоже. Но что-то очень страшное отпустило его из своей хватки, и он уснул...
... Проснулся он все в той же забегаловке у камина. Чувствуя себя на удивление лучше - и это вместо могучего похмелья, которое должен был испытывать. Это еще не было его нормальным состоянием - но вчера на балу, творя иллюзии, Анри пребывал в куда худшем.
Диадема снова венчала его голову. На руке блестело сапфировое кольцо. На коленях лежал цветок - золотистая лилия...
Похоже, день рождения у Анри все-татки состоялся... пусть и не так, как предполагалось...

* * *
- Что за молодёжь пошла? – магистр Танариол мерил шагами кабинет совсем по-человечески сцепив за спиной руки. – Вы им одно, они тебе другое. Вы им говорите как должно, они поступают как хотят! С какого перепугу тебе взбрело в голову переводиться в пограничье? Давно гномов не видел, или попартизанить захотелось?! Не замечал за тобой в академии склонности к глупым выходкам!
Эльф остановился напротив кресла, хмуро глядя на бывшего ученика. На кончиках серебристых его волос потрескивали искорки, а одежды приобрели свинцовый оттенок, почти грозовой – верный знак, что мастер очень зол.
- Нет, надо было оставить всё как есть! И чтоб ты в полной мере прочувствовал все прелести своего состояния. И чтоб снова кровью кашлял, и чтоб бредил. Да, да, малыш, именно так себя чувствуют боевые иллюзионисты после боя. А что ты думал? Постановки одно, а война – совершенно иное, чтоб ты знал! Ишь ты, знаками класса он расшвыривается! Будь ты хоть десять раз лучшим иллюзионистом выпуска – через колено и розгами!
Говорить Анри уже не пытался, просто понуро молчал, время от времени поглядывая на единственное украшение скудно обставленного своего кабинета. Золотистая лилия в высокой тонкой вазе.
Мэтр ярился третий день. И третий день единственным средством окончательно не смешать себя с уличной грязью был вот этот самый цветок. Может – жестокая насмешка, может – символ безумной надежды. Та самая соломинка, что однажды становится самым смыслом существования.
- …лично прослежу! Всё понял?! – Антрацитовые глаза эльфа вперились в лицо наказуемого. Магистр не сводил испытующего взгляда до тех пор, пока Анри не кивнул, соглашаясь. – Вот и чудно. Значит сам и извинишься.
- Но я не могу…
- Можешь. Ещё как можешь. После твоей выходки Визенгамон отменил решение о продлении. Что ты по этому поводу думаешь мне совершенно не интересно. Мне хочется знать только одно: как ты умудрился одного из лучших целителей довести до такого состояния? Ладно, катись отсюда, пока в памяти!
Мэтр самолично открыл дверь и проследил, как непутёвый ученик выходит прочь, опустив голову…
Решение о продлении отменено. Значит… всё? Значит зряшним было всё что произошло. Анри вяло перебирал ногами, судорожно размышляя, как же начать собственные оправдания.
- Простите, что без приглашения, видите ли… Тут возникло недоразумение, вследствие чего… так вышло, что я не мог… Я ничего не сказал вам, потому что… Случается так, что мы становимся заложниками ситуации, я не мог вам сказать об этом, а вы, находясь несколько не в себе, поставили меня в положение… фу, как глупо…

Этьен сидел на скамеечке в саду перед своим замком, больше похожем на небольшой парк. Назвав его состояние "таким", эльф-маг выразился наиболее адекватно. Других слов было и не подобрать...
Этьен сильно осунулся по сравнению даже с прошлым разом, был очень бледен и необычно для себя неподвижен. Обычно скрытая энергия угадывалась в нем, даже когда он сидел или лежал, а сейчас он был неподвижен именно внутренне. Тяжелое магическое истощение - не такое, как у Анри, совсем другая разновидность - но тоже тяжелое.
Он был не один - рядом с ним обнаружился Эдмон, возмущенный до кончиков ногтей.
- Этьен, я не принесу тебе стимуляторов, и не проси! Тоже вздумал - в таком состоянии на бал!
- Эдмон, ты же меня знаешь, - отозвался Этьен. - Я еще ни разу не пропустил бал, когда мне плохо или я болен - и не собираюсь начинать сейчас!
- Ну да, знаю, как же - никто не должен знать, что тебе плохо! - злился Эдмон. - Насмерть расшибешься, лишь бы никто не узнал! Этьен, ну хоть немного образумься! Раньше ты по крайности иллюзии покупал, чтобы круги под глазами тебя не выдали - а сейчас ты куда такой пойдешь?
Круги под глазами и в самом деле можно было замаскировать разве что иллюзией...
- Тебе ни один иллюзионист сейчас такой иллюзии не даст и не продаст, Визенгамон запретил! И я тебе стимуляторов не дам!!!
Именно Эдмон первым заметил приближающегося Анри.
- А вот горячего вина с травами принесу... только прекрати нести ахинею!
Магом юный Эдмон не был - но его исчезновение сделало бы честь любому магу.
Этьен остался один...
Из головы вылетело всё. Все попытки оправдаться, все высокопарные Вы, все глупости, что он сочинял по дороге. Он остановился, глядя на… тень. На тень прежнего Этьена, потому что человеком, тем самым живым, настырным, влюбчивым и слишком любвеобильным кавалером, сидящий на скамейке молодой мужчина, быть не мог.
Бледный… какой бледный… и тени под глазами, и морщинки в уголках губ… И это Анри себя считал больным? Да он здоровее всех здоровых!
Быстрые шаги… сорваться на бег и упасть на колени у ног, прижимая к губам руки. Почему магистр об ЭТОМ не сказал?
- Господи… что ты с собой сделал… прости меня… я так перед тобой виноват… - захлёбываясь слезами, и не веря, просто не веря ни во что. Ни в бледную тень, ни в то, что, несмотря на несдержанное слово, он всё ещё маг, ни в то, что стоит на коленях, посреди сада, и отчаянно боится посмотреть в глаза самому дорогому человеку в мире. – Люблю тебя… люблю…
Этьен быстро поднял юношу с колен - и откуда силы взялись? - притянул к себе порывистым движением.
- Анри...Анри, родной, успокойся... да посмотри же на меня, со мной ничего не случилось... ничего страшного, теперь уже ничего, это просто магическое истощение, это пройдет, со мной все хорошо, ну посмотри мне в глаза - все хорошо, видишь?... бедный мой, какие же у тебя глаза измученные...
На щеках Этьена проступили блестящие дорожки... сознавал ли он, что плачет? если и да - ему было все равно.
- Анри... это просто чудовищная ошибка... когда я поправлюсь, Танариол получит от меня скандал своей жизни - как он мог выпустить тебя, не научив, что делать, если обет встает поперек жизни... я ведь уверен, Эдмон верно угадал, что у тебя за обет... как же я сам, дурак, не догадался... бедный мой, тебя никто не научил ни лгать, ни говорить правду так, чтобы не повредить... как же Танариол не научил тебя выкручиваться! Анри... родной, только не плачь... как же тебе досталось...
Этьен обнимал юношу, лихорадочно шептал, целовал пылающие щеки...
- Не надо, все хорошо... Анри, дай же мне поцеловать тебя... - и внезапно осекшись, тревожно добавил. - Я... уже могу тебя об этом просить?
- Можно… Всё можно… ты прощаешь меня? Господи… Я не хотел, чтоб так вышло… если бы мне хватило сил, иллюзия освободил бы тебя после… но я надорвался, я не смог, а в итоге… Я не врал тебе, клянусь…
Быстрым сбивчивым шёпотом, точно боясь, что не успеет сказать всего, что хотел, боялся, что тень эта, говорящая голосом Этьена, рассеется, как созданные им для бала иллюзии, и он останется один посреди пустого парка.
- Мне жизнь без тебя не мила, слышишь?.. – и так же торопливо заключил бледное лицо любимого в ладони, лихорадочно покрывая поцелуями.
Говорить «Нет» всякий раз, проклиная себя, потому что рвётся с губ запретное «Да», потому что тело кричит «Да», потому что в душе пылает это самое «Да» без права быть сказанным до срока.
- Знаю, что не врал, теперь знаю... я был дураком, когда думал, что ты лгал мне... прости... Анри... я должен был...

Это потом... потом, родной, дай же мне целовать тебя, как у тебя губы дрожат, какой же я был дурак, господи...

- Прости... мальчик мой родной, как же я замучил тебя и себя, я же совсем голову потерял...

Я должен был понять... когда глаза говорят одно, а губы другое, этому же должна быть причина - и как я мог подумать, что ты просто играешь мной - ты, такой честный, неспособный играть кем-то вообще! Я должен был понять... если не тогда, то потом... а я ведь Эдмону, и то не сразу поверил, да и поверил только потому, что хотел поверить всей душой, и бросился тебя искать - и нашел в этой забегаловке...

- Ты мне каждую ночь снился, Ветер… - Да и сам Анри потерял голову. От отчаяния, от странной сжигающей разум и душу страсти. – Каждую божью ночь… Боялся просто прийти и попросить прощения, потому что мог просто не сдержаться и остаться с тобой… а гнать тебя сил не осталось… только ты не гони…
Когда это они оказались лицом к лицу на скамейке? Как вышло так, что юный маг сидит на коленях целителя, которому самому впору сидеть в объятиях, ногами обвивая талию возлюбленного? Гладит родное лицо, очерчивает кончиками пальцев губы, скулы…
- Я знаю… я должен был прийти, должен был попытаться хоть как-то тебе рассказать, но я не мог. Нас всегда учили решить проблемы самостоятельно. Хорош же мэтр, бегущий к старшему при первых трудностях… знаю, глупости… и я болван первостатейный…
- Самостоятельно? - с губ Этьена сорвался короткий смешок, похожий на рыдание. - Ох, какой же ты еще мальчишка... Анри - ты не мог бы решить ее самостоятельно - ни ты, ни я... потому что это не твоя и не моя проблема... а наша...
Этьен обнял Анри и прижал его к себе.
- И я тебе не наставник... но я все-таки научу тебя тому, чему не научил твой наставник... Анри, родной, никогда, никогда я не прогоню тебя, ты моя жизнь, мое дыхание...
- Научишь… Всему научишь… - Я молчал ещё и потому, что не знал, что ты чувствуешь на самом деле. Мне важно было то, что я люблю, да… но в тысячу раз важнее, что я тобой ЛЮБИМ, что ты любишь, а не просто вожделеешь, что я нужен тебе и не как игрушка на несколько красивых ночей…
Золотистое сияние разгоралось вокруг. Помимо его воли, помимо его усилий, оно просто было и всё тут, гони, не гони…
- Ты ведь был там… ты мне не приснился, да? Ты действительно приходил?
Под ладонью колотилось живое сердце. Любящее, нежное. И Анри склонился, прижимаясь губами, чтоб хоть через одежду коснуться его.
- Приходил... - сдавленно ответил Этьен. - Господи, родной - как же тебе досталось... конечно, приходил.. сны не надевают колец на пальцы и не кладут цветов на колени...

И не вытаскивают из почти уже безнадежного магического срыва... но я не собираюсь тебя не то что попрекать этим - даже упоминать... нельзя попрекать за то, в чем человек не виноват... и напоминать о том, в чем себя винит...

- Я должен был присмотреться к тебе сразу... понять... господи, какое счастье, что я послал к тебе Эдмона... хотя я все равно нашел бы тебя... я не мог на этом балу оставаться... мне... мне так хотелось еще хоть раз увидеть тебя...

Я нашел бы тебя все равно. Но я мог и опоздать. Ты действительно был на грани. Я... я мог найти тебя слишком поздно...

- А я ему нагрубил… стыд-то какой… Вы же с ним знакомы? Как бы мне найти его… извиниться… Он говорил лет пять как…
Так просто было, сидеть, обнявшись. Дышать теплом, чувствовать всем телом присутствие и знать, да, впервые знать, что больше он не скажет «Нет». Никогда не откажет в самом простом и самом естественном желании: любить.
- Теперь видишь. И даже чувствуешь. А если захочешь – поцелуешь. И не только. Но… Не раньше, чем я уверюсь, что ты от великого счастья не хлопнешься в обморок, иначе мой любезный магистр устроит мне ещё один тур вырванных годов. И стану я по ночам в сонном бреду убеждать его, что на самом деле блюду здравие милого его сердцу мастера-целителя, лучшего, между прочим, в столице и не только.
- Твоему любезному магистру я сам устрою такое, что у него будет сонный бред по ночам! - свирепо вырвалось у Этьена. - Он должен был хоть немного научить тебя, как жить с таким обетом... нет, я с ним еще поговорю...
Он поцеловал Анри - долгим, нежным поцелуем.
- А в обморок я падать не стану, еще не хватало, чтобы и ты меня выхаживал... довольно с меня и того, что Эдмон на правах старого друга надо мной хлопочет и ругает на все корки...
Эдмон... надо... надо рассказать о нем... чтобы когда-нибудь ты ненароком не подумал того, чего нет и не мучился ревностью... рассказать тебе... всё. Чтобы больше нами не стояло тайн...

- Я и правда знаю его пять лет с лишним. Он младший брат... моего единственного до тебя любовника.

Вот она - правда, в которую так трудно поверить... невозможно поверить...

- Об этом не знал никто, кроме Эдмона, это флиртую я направо и налево, а любовь свою не афиширую... Роланд... был магом... выявляющим ложь... и... тогда готовился заговор, и его убили, чтобы он не помешал... их обоих хотели убить, его и Эдмона, потому что мальчик очень не вовремя вернулся домой и застал...

Этьен на миг прикрыл глаза - слишком уж въяве представилось ему то, что застал дома Эдмон - а через пару минут и он сам...

- Его не успели убить, только ранить - очень тяжело... а Роланд был ранен смертельно, я не смог его спасти... совсем не смог чуть не надорвался, но смертельная рана мне была не по силам... он умер у меня на руках... и заставил дать слово, что я не стану хоронить себя заживо, не откажусь... жить... что я буду искать свою судьбу, раз с ним не судьба... первые два года было очень... страшно улыбаться и танцевать... а потом стало немного легче, я хотя бы перестал сходить с ума... а уже совсем потом я встретил тебя... любовь моя, счастье мое...

Вот я и рассказал тебе то, во что невозможно поверить... правду, которая не укладывается в голове... и все же это правда... мой обет, в отличие от твоего, пожизненный - и он запрещает мне лгать...

- Мы всегда не доверяем и строим догадки одна хуже другой, вместо того, чтоб спросить и не мучить себя и близких. Ты как блик на воде: сейчас здесь, в следующий миг – там… тебя невозможно поймать, ты всегда непостижимым образом лишь свой собственный, дерзкий, сильный, очень независимый, и всегда бесстрашный. Я бы сгорал от стыда, а ты только отшучивался…А ведь всё это время ты был ранен… безнадёжно, как только не смертельно… а я только сыпал на эту рану соль…
Во взгляде сожаление пополам с болью. Вот только… теперь боль лишняя. И синие глаза вспыхивают дерзостью.
- Да, любовь моя... - выдохнул Этьен, обнимая Анри, - тебе всегда довольно спросить - и я отвечу... и не солгу...

Даже если бы и хотел - не солгу... это мой пожизненный обет - всегда отвечать на прямые вопросы, и всегда правду... как же я учился отвечать правду, не лгать - но при этом не выдать себя и других, не бросить свою и чужую душевную наготу на растерзание...
Но тебе, любимый - тебе я всегда отвечу не просто правду, а ВСЮ правду...

Он никогда не был надменным, и гордецом его не честили. Держать на расстоянии ему приходилось лишь одного человека, того, который сейчас обнимает его и так сладко целует.
- Всё верно, ревновать я не стану, и рану твою бередить тем более. Сейчас ты ошибся лишь в одном… Я всё ещё не твой любовник… Поскольку ты не пропустил ни одного бала на этой неделе, а нынче вечером ещё один, то исправление конкретно этого недоразумения откладывается ещё на один день. Ты, конечно, снова будешь раздавать направо-налево свои улыбки, и танцевать, куда без этого, я, может быть, создам какую-нибудь более пристойную иллюзию, а не подобие последнего своего позора, но неужели тебе этого так хочется?
- Всегда отвечу... вот и про бал тоже... Анри, - улыбнулся Этьен, целуя любимого в уголок губ, - ты и в самом деле думаешь, что я способен променять ТЕБЯ на бал? неужели я похож на сумасшедшего? Нет, я понимаю - когда я смел думать, что ты мной играешь, я действительно им и был, но сейчас - неужели похож? - Ласковый взгляд в глаза, нежный поцелуй... если я и безумен, то совсем, совсем на иной лад...
- В таком случае, господин граф… позвольте назначить вам на сегодня, на завтра, и на послезавтра постельный режим… Готов по мере сил и возможностей составить вам компанию и развлекать столько, сколько пожелаете…
Анри осторожно сполз с колен возлюбленного, поднялся на ноги и с полупоклоном подал руку целителю.
- Если ты не против, конечно. Не могу же я тебя, в самом деле, заставлять… некрасиво как-то…
- Заставлять? - засмеялся Этьен, поднимаясь. - Ну вот еще... я как целитель полностью одобряю предложенный режим... вот только мне кажется, что постельный режим здесь показан не только мне, но и кое-кому еще... и что моя постель будет наилучшим образом подходить для его соблюдения кое-кем...

Господи... как же хорошо... как легко и хорошо, когда можно просто касаться руки, ласкать взглядом и смеяться вместе... идти рядом, зная, что когда они закроют за собой дверь, ни один не сможет вспомнить, кто первым прильнул к губам другого...

В покоях Этьена их дожидался листок бумаги, на котором четким почерком было выведено: "Я обещал тебе горячее вино - но не обещал принести его туда и тогда, где обещание было дано". Записка была составлена Эдмоном. И горячее вино тоже было оставлено Эдмоном. ДВА бокала.
- Вот же мерзавец! - засмеялся Этьен, отложив записку и протягивая один бокал Анри.
- Он всё знал! – Анри пригубил вина. Всё легче и легче, точно с каждым шагом, с каждым вздохом с его плеч, как снеговая лавина с гор, сходили проблемы и горести, все и сразу. – Сдать его магистрам на предмет проверки пророческого дара! Но заметь, он проявил во-первых, заботу, во-вторых, корректность, в-третьих, судя по всему он очень быстро бегает.
Интересно, почему, всякий раз, когда он смотрит на Этьена, вокруг разливается это сияние? Прозрачное золотистое марево, как тончайшая цветочная пыльца. И что самое удивительное, ни капли силы, словно само это сияние было его силой.
- Ты… будешь со мной сегодня?.. – руки тяжелеют, а дыхание становится медленным, точно с каждым вздохом приходится вспоминать каково же это: дышать. И взгляд неожиданно-тяжёлый… даже губы пульсируют в такт тяжёлому душному биению сердца.
В голове шумит. Но это от вина, и пляшет перед глазами целый мир. В этой золотистой дымке.
- Сегодня... и всегда...
Войти в эту странную золотистую дымку... грезится она или нет?... если и грезится, все равно она есть, этот зыбкий свет, прозрачное мерцание... войти в него, обнять, прижать к себе, ощутить всем телом.. и ладони скользят вдоль стройных бедер... вдоль полукружий ягодиц... вдоль гибкой талии... по спине, к плечам... пальцы зарываются в светлые волосы...
- С тобой... не хочу без тебя... не могу без тебя...
С тобой - и губы горят, как от жажды, почему "как", это и есть жажда, им будет больно, если не утолить ее, если не коснуться ими твоих губ - вот так, и еще раз, восхитительно долго, упоительно жарко... открыть твои губы своими и пить, пить, пить твое дыхание, твой стон...
- Я не исчезну, клянусь… я не иллюзия…
Там, на балу, призрачный Анри раздевал Этьена, спеша обездвижить. Здесь и сейчас настоящий Анри медленно, непослушными, подрагивающими пальцами отчаянно сражался с тесьмой, удерживающей у горла тунику, сражался с поясом, сражался с тонким шёлком, спеша остаться нагим, пусть даже так доказать, ещё раз что он остаётся, чтоб быть.
Повернулся вокруг себя, совершенно наплевав на правила приличий. Улыбаясь, чуть пьяно, шало глядя в глаза желанному: посмотри… видишь, какой я на самом деле? Не та картинка, хоть очень похоже… Я это я… я такой…
- Делай что хочешь… Хочешь – свяжи и забудь… хочешь – люби… я твой с первой минуты, когда увидел тебя… Они знали, все эти магистры… знали, что мы друг для друга…

Ох, Анри... любимый мой, желанный...
Это я полчаса назад считал, что я едва могу встать от магического истощения, что так слаб, что голова кружится? Я? Ну так это была иллюзия... оказывается, я тоже мастер иллюзий, и еще каких... иллюзия - потому что сил у меня хватило бы горы свернуть, а уж поднять тебя на руки и отнести в постель их довольно с лихвой... и как же я быстро исцелился... нет, я точно мастер иллюзий, а не исцелений, раз не догадался, что самый действенный рецепт - это поцелуи с вином, принимать как можно чаще... господи, какая же ерунда... какая же ерунда лезет в голову, когда счастлив...

Пальцы Этьена ласкали Анри, не торопясь - дразня, касаясь, удивляясь, узнавая, запоминая, восхищаясь...

Как же я мог принять иллюзию за тебя, как мог... пусть даже такую великолепную.. ведь у иллюзии нет таких шалых глаз, такой сумасшедшей улыбки, от которой сердце тает, нет этой дрожи испуганных и жаждущих губ, и безумного перестука сердца под моими губами... нет всего того, что... господи - Анри, любимый мой...
Всё же правы те, кто даёт нам наши обеты.
Кому-то – никогда не спать на восходе, кому-то не смотреться в воду, а кому-то не заниматься любовью не любя и с не любимым. Потому что рано или поздно, но выясняется мудрость и необходимость взятого на себя обязательства. На рассвете у кого-то наступает пик силы, кто-то, не глядя в воде на себя, различает в других сокрытое, а кто-то… обретает настоящее могущество в объятиях без меры любимого, искренне любящего человека.
И когда открывается то самое, сокрытое до поры, приходит удивление. И как можно было быть настолько слепым? Как можно было не замечать такой простой истины? Как можно было жить наполовину, без этих безумных поцелуев, без ищущих рук, без этой страсти, что срывает печати-преграды.
Два кусочка одной картинки, единые, вместе…

- Этьен… миленький… хороший мой… - Мой сильный, мой самый сильный, мой самый нужный в мире человек, половинка меня, половинка моего сердца, часточка души моей!

Анри, родной... единственный, настоящий, мой, любимый... какие слова слетают в дрожи с твоих губ - ты не заботишься о них, не выбираешь их, они сами... сами выдыхают себя в мои губы...
Без тебя все темно, все мертво... все гаснет, и я не вижу ничего, без тебя мне не на что смотреть, весь мир есть только тогда, когда есть ты, и я есть, когда есть, а без тебя меня нет, потому что без тебя это не я...

- Любимый, единственный, жизнь моя, Анри, счастье мое, свет моих глаз, без тебя мне все темно, родной мой...
Этьен сам не помнил, как и когда избавился от одежды, чтобы прильнуть наконец обнаженным телом, дрожь к дрожи, ласка к ласке, желание к желанию, прильнуть, прижать к себе, задохнуться, сойти с ума, создаться заново в этих объятиях...

Laise, спасибо большое. Очень красиво. Жаль что печально закончилось. И все из-за неудачно подобранного времени и недопонимания!

Спасибо огромное!!!

Красиво очень)

С упоением дочитал до конца...
Красиво... Так красиво, что хочется продолжения, хоть и понимаешь, что оно лишнее...

ну... оно не новое, но тут его не было... так сказать, хорошо забытое старое...

Прекрасное произведение! А его уже совсем забыла и теперь очень рада, что снова нашла

Спасибо))) С удовольствием перечитала еще раз))))