читать дальшеЯ никогда не слышал этой песни. А жаль. Она мне понравилась. И когда я прихожу домой, я прошу Наги скачать её мне. Телекинетик удивляется, но просьбу мою исполняет.
Я пытаюсь работать, но мысленно уже продолжаю партию. И эта музыка играет в кабинете, когда я просматриваю биржевые сводки, анализирую ситуацию на рынке, когда засыпаю она звучит во мне, призывая новую порцию видений.

Even if I say
It'll be alright
Still I hear you say
You want to end your life
Now and again we try
To just stay alive
Maybe we'll turn it around
'Cause it's not too late
It's never too late

Я слышу её всякий раз, когда вижу его танцующим, я не слушаю других ритмов, только этот.
Неделя… две… три… Я даже миссии наши перестраиваю так, чтоб в среду и субботу ровно в 21 час быть там, за первым столиком бара “Sooters” и смотреть, как красноволосый котёнок танцует.
Я приучаю его к себе.
Потому, что хочу слишком многого.
Я хочу, чтоб он танцевал только для меня.

Скоро, на четвёртую неделю, я делаю ещё один шаг вперёд. Я, как всегда, в средине его выступления, поднимаюсь, но, вместо того, чтоб уйти, кладу на подиум три стодолларовых купюры. Потом, поймав его ошарашенный взгляд, улыбаюсь и привычно ухожу.
Мне стоило только ступить на порог, как пришло видение: кутающийся в чёрную шелковую рубашку Ран выскакивает вслед за мной на улицу. Останавливаюсь, игнорируя тут же набежавших шлюх разных возрастов и обоих полов. Закуриваю. Жду.
Он выбегает через пару минут. М-да… яркая картинка из видения ни в какое сравнение не идёт с ним в реальности!
- Какого чёрта, Кроуфорд?! – он в ярости и растерян. И действительно ни черта не понимает. Что, впрочем, к лучшему. Критически осматриваю его с головы до пят, изредка возвращаюсь к раскрасневшемуся кукольному личику и отчаянно сверкающим глазам. Вот он, Гнев Праведный. Остановись, мгновенье! – Ты что, купить меня вознамерился?!
- Ничуть. – возражаю, щелчком отправляя окурок в темноту. Огонёк ярко вспыхивает и искорками осыпается на асфальт. – Но ты прав… Этого маловато.
Достаю бумажник, отсчитываю ещё семь сотенных, и, сложив лопаточкой, засовываю за пояс потёртых айиных джинсов. На секунду мои пальцы касаются тёплой кожи его подтянутого живота. Ран вздрагивает. Я, не произнося более ни слова, разворачиваюсь, сажусь в машину и уезжаю. Разномастные шлюхи улюлюкают мне в след.

Следующие две недели слились для меня в сплошную пытку. Во-первых, Шульдих едва не каждый день вваливается ко мне в кабинет и сливает кипу картинок: Ран на кухне… Ран в спальне… в больнице… и самая интригующая, Ран в душе… И мысли, мысли, мысли, масса эмоций и впечатлений, и все вокруг моей скромной особы.
Сначала хотел рыжему руки повыдёргивать, но он, в своей неподражаемой манере заявил, что тогда ему придётся каждый вечер приставать ко мне и просить, чтоб я ему подрочил, иначе обеспечит ещё более яркими картинками из жизни Фудзимии. Мои возражения и пожелания пристать к Фарфу или Наги рыжий мерзавец блистательно игнорировал. Но однажды снизошёл до объяснений, что-де, Фарф давно мечтает провести процедуру обрезания, и ему, Шульдиху, не улыбается стать его клиентом. Наги же… ещё ребёнок (ну-ну, в свои-то 18), а педофилия в списке грехов телепата пока не числится.
Во-вторых, в-третьих и в-последних, на удивление сложно ждать. Даже наверняка зная, к чему приведёт начатая игра. Мои видения относительно красноволосого не менялись, словно застыли яркой картинкой, странным полотном…
Я тянул так долго, как только мог, до того самого порога, когда нервное напряжение начинает усиленно третировать усталый мозг, провоцируя тело на фальстарт. О том, что я едва не сорвал операцию, когда в видении вместо тщательно просматриваемого будущего телепата мне померещился Абиссинец, я, само собой, умолчал. Именно тогда я решил, что пора переходить к следующей стадии моей задумки…

«Шульдих?..» - звать рыжего, когда тот навострил лыжи на погулять, попросту бесполезное занятие. Это не принесёт ровным счётом никаких результатов. Сплошные нервы и расстройства. Я уяснил это довольно давно и прочно, а потому, позвал скорее проформы ради.
«Брэдли… Без четверти девять…» - эмоции, сопроводившие ответ Шульдиха едва не вогнали меня в ступор. Последовавший лёгкий смешок заставил меня нервно заозираться по сторонам. – «Сегодня же суббота… ты помнишь? Забыл?! Хм… ладно, я тебе покажу… сам ты вряд ли успеешь…»
Я успел добежать до машины, на повышенных вывернуть из гаража, визжа шинами, пронестись мимо охреневших стражей порядка и рвануть в сторону знакомого бара. На начало я всё-таки не успел…

читать дальшеСердце колотилось в груди, подкатывая, казалось к горлу. Но паники не было. Тело само решило, как лучше прожить следующие несколько минут, впрыснув в кровь солидную порцию адреналина, как инъекция наркотика...
Если закрыть глаза и вспомнить на миг как учили двигаться... Расслаблено, бескостно, тягуче, будто в теле есть мышцы в таких местах, о которых обычные люди даже не подозревают.
Как лучше выйти? Это не та музыка, где можно показать себя тарзаном или пушистым котёнком. Эта музыка достаточно агрессивна, чтоб пробудить самые тёмные мысли и желания, показать самую тщательно скрываемую сторону души.
Тогда как?.. Минута до выхода...
- Не могли бы вы мне подыграть? – Ран вопросительно глянул на парня, стоящего рядом. – Просто, образ у меня вышел вампирский... А вампир может выйти только с жертвой. Я ничего плохого не сделаю!
Молодой человек против не был. Он уже оттанцевал своё, и теперь просто отдыхал, наблюдая за странной суетой. Ран благодарно улыбнулся, и вкратце рассказал суть номера. Парень покачал головой и усмехнулся.
На пульте кивком дали знать, что начинают. Айя поставил стройного танцора перед собой, обняв одной рукой за талию, под белой расстёгнутой рубашкой, другой прикрыл ладонью глаза.
- Как зовут хоть, партнёр?
- Ичиго. – ответил парень, сдаваясь на волю ведущего.
- А меня Айя, приятно познакомиться!
Густая, как расплавленная карамель, мелодия потекла в зал…Шаг… Ещё шаг… Два прижатых тела, словно одно, тот, что сзади, ведёт второго, заинтригованного, мягко улыбающегося. Тёмные волосы Ичи на фоне белоснежной рубашки выглядели чернильной кляксой, а сам Ран, скорее, напоминал прОклятого, вампира, который с лёгкостью управляет своей жертвой, полностью подчинив его сознание.
Айя шагал гибко, как большая чёрная кошка, мягко ступая босыми ногами по подиуму, не поднимая глаз на публику.

«Шульдих?!..» - приходится держать себя в руках, чтоб не пересчитать по дороге все столбы, и при этом продолжать улавливать всё то, что передаёт мне рыжая бестия. Ненавижу его! Более чем уверен, именно он скорректировал мне восприятие.
«М-да? Я тебя слушаю, босс…» - он доволен собой, и я чувствую его возбуждение. Убил бы! Голыми руками удавил! Чтоб бесстыжие зелёные глазищи не таращились на котёнка.
«Он ещё не…?» - теперь я готов сам вписаться в первую попавшуюся стену, лишь бы не видеть, не слышать, не чувствовать восторга телепата.
«Ещё не… Ты будешь как раз вовремя» на сей раз он даже почти серьёзен. Удивление мне удалось скрыть куда как успешнее. Шульдих заинтригован, Шульдих увлёкся…
Есть экстремальное вождение. Паркуюсь я так же экстремально, второпях, и только у двери на миг застываю. Слышу музыку и замираю, не решаясь войти. Хотя бы потому, что уже знаю, что я увижу. Яркая картинка, видение, стоп-кадр… Его тяжёлый взгляд, припечатывающий, заявляющий…

«Грех… Я чёртов грешник, прОклятый и отверженный… Но меня хотят… И этот мальчишка тоже, дай ему волю, сам упадёт на колени и будет молить меня… обо всём молить…»
Ладони скользнули по чужому телу, лаская, поднимая и разводя руки Ичи в стороны, почти принимая вес его тела на себя, словно парень в полубеспамятстве стелется по нему. Горстью, продолжая скольжение, подхватил ткань и потянул, обнажая торс напарника, и только скользнув щекой по тёплой обнажённой коже, позволил глазам подняться, выпуская наружу всю похоть и грех, что плескались в нём до сих пор, всё неутолённое желание прошедших ночей… И выплёскивал всё это в зал, одаривая этим безумием всех и каждого по отдельности. Расфокусированный взгляд кровожадного, но чертовски сексуального чудовища…
«Питай собственный жар, дай ему стекать по кончикам твоих пальцев… танцевать на поверхности твоей кожи»
Ран толкнул парня, слегка опешившего от развития событий, к пилону, подпирая собственным телом, разворачивая его лицом к залу, плавно, дразнящее зафиксировал руки над головой, словно привязывая. Ичиго схватился за металлическую трубу, как за якорь. Казалось, он тоже тонул в безумии жажды.
Сильный, низкий голос Честера Беннингтона, с лёгкой хрипотцой в куплете почти ощутимо бил по нервам, напряжённым, как струны. Пришло время снять с себя что-то.
Сверкнув глазами из-под чёлки, Айя нарочито медленно повернулся к залу спиной, тем не менее, глядя в пол-оборота, волнообразными движениями проходясь по телу партнёра.
- Прости… Я не думал, что ты так отреагируешь. – прошептал, едва слышно, когда ощутил готовность того, в очередной раз коснувшись бёдрами его паха.
- Ничего. – губы едва шевельнулись. – Продолжай.
Эротично стянуть с себя джемпер… Горловина раздалась, стоило как следует потянуть на развороте. Рывок, будто он торопится, спешит прикоснуться к пытающему жаром телу у холодного пилона. Мягкой тканью провёл по золотистому загару Ичи, и скользнул вниз, словно покрывая проведенную дорожку поцелуями. На самом деле по коже скользнули лишь пряди его волос. Ичиго прерывисто судорожно вздохнул, когда пальцы Рана безжалостно расправились со шнуровкой брюк партнёра.
Танец-желание, танец-секс.
Ичиго вышагнул из брюк, полностью отдавшись на милость партнёра. Нужно будет потом как следует напоить беднягу. Только бы он не кончил прямо на сцене…
Припев взорвался в нём его собственной жаждой. Это пытка, двигаться под взглядами, гореть неутолённым желанием, и всюду, куда не глянь, натыкаться на очередную порцию вожделения.
«Дьявол… Почему ты жаждешь умереть? Твоя кровь принадлежит мне… И ты тоже будешь принадлежать мне…» И надрыв в голосе, чувственном, на грани дозволенного.
Теперь Ран двигался спиной к Ичиго, прикрывая его своей спиной, прижался, как можно ближе, ногами почти обвив его ноги. Медленно, до чего медленно принялся опускаться на колени, запрокинув голову, ловя взгляд стриптизёра, одновременно пытаясь стянуть майку. Получилось так, будто он, опускаясь, выскальзывал из вещицы, как змея выскальзывает из кожи, отбрасывая её в сторону, совершенно не нужную, чужую теперь.
Улыбнулся, одними уголками губ, словно скрывая под тонкой линией плоти острые клыки. Одна рука его начала путешествие по ноге партнёра, вторая же, как экзотический цветок медленно раскрывалась бледными лепестками плоти на полу. Наконец, он перевёл взгляд от карих глаз Ичи в зал. Так же лениво, словно хищник, знающий, что жертва так и останется стоять, сгорая от вожделения и желания поцелуя вампира.
Осколки цвета стекла рассыпались по залу, жаля зрителей, покуда не зацепились за взгляд цвета кофе. Улыбка стала ещё острее взгляда. Ещё одно едва заметное перемещение, и Ран почти слился с полом, опираясь на полусогнутую руку, как раненный зверь, обманчиво-беспомощный, но способный одним рывком вцепиться горло, чтоб добраться до вожделенной тёплой крови жертвы.
Мышцы перекатывались под кожей клубком напряжённый змей, сцепившихся в теле не на жизнь, а на смерть.
Взгляд смещается ещё чуть-чуть… Ярко-зелёный сполох. Шульдих…
Кажется, его губы сложились, шепча имя, как имя следующей жертвы, куда более важной, значимой, желанной, чем тело, стонущее о ласке за его спиной. Да…
Он распластался на полу сцены, и всплеск тела под софитами, как сигнал о готовности к финалу, завершению. Теперь голос солиста звенел не переставая, заполонив пустоту там, где принято находиться сердцу. Он вздрагивал, изгибался, точно голос был жестокой плетью, которая, касаясь его, доставляла боль, сравнимую с самым ярким оргазмом, пока, наконец, снова не коснулся извивающегося тела Ичиго. За миг замер, уткнувшись лицом в его бедро, обвиваясь вокруг его тела, чтоб получить опору, и встал. Единым слитным движением, волной, где снова сливался с дрожащим стриптизёром.
- Ещё чуть-чуть… Я поговорю, чтоб тебе премиальные выплатили. – выдохнул Айя на ухо парню. Тот промолчал. То ли дыхания не хватало, то ли он и впрямь был в полуобморочном состоянии.
Пауза… Ран потянулся, взял за руку Ичи, позволяя ему освободить себя от мягкой кожи брюк. Их пальцы сплелись, и Абиссинец снова скользнул взглядом по затаившей дыхание паре, за столиком перед сценой. Он их хотел. Обоих. До конца, до донышка, без остатка, со всеми их тайнами и безумными выходками, со всеми их проблемами…
Чуть заметно повёл бёдрами, помогая брюкам свалиться на пол. Дальше - ни-ни… Эластичные телесного цвета плавки создавали лишь иллюзию полной наготы. Финал…
«Ты будешь моим…» - многообещающий почти-крик. Ран обошёл замершее в напряжении тело, мягко надавил на плечи, заставляя Ичиго опуститься на колени, по-прежнему лицом к залу. И заскользил следом. Совершенный зверь. Совершенный грех, сам дьявол… Он впивался взглядом в замерших Брэда и Шульдиха, поочерёдно, словно суля, обещая, и… приказывая.
Едва колени коснулись пола, как руки властно прошлись по груди Ичи, исторгая стон с его губ. Кажется, мальчик совершенно ни черта уже не соображал. На талии разделились, разводя в стороны его ноги, отдавая зрителям всего, как голую истину. Голова Ичи беспомощно откинулась ему на плечо. Последние аккорды… Губы Рана коснулись тонкой кожи на шее, как раз над пульсом. Поцелуй вампира…
Ичиго вздрогнул, почти конвульсивно, ближе, теснее прижимаясь к его телу. Кажется, кое-кто был прилюдно оттрахан прямо на сцене.
- Прости, малыш…
- Ничего… - только и смог сказать он, когда на последней ноте песни погасли софиты, оставляя на сцене лишь абрис сплетённых в пароксизме тел…

читать дальше- А ты уже готов… - констатирует Шульдих. Тонкие его пальцы вдумчиво скользят по моему члену. Когда он успел расстегнуть молнию на моих брюках и пристать к сокровенному? Наверное, тогда же, когда я чуть не потонул в вихре впечатлений и эмоций танцоров. Телепат щедро делился со мной всем, что в то же самое время испытывал Айя… и Ичиго…
Рыжие прядки мазнули по щеке, и тёплое дыхание моей персональной головной боли не добавляет мыслям упорядоченности.
Я откидываюсь на спинку стула, позволяя немцу продолжать начатое, более того, прикрываю глаза, вызывая в памяти ощущения. Дрожь в пальцах, не хватает дыхания даже на стон, а когда губы коснулись лихорадочно колотящейся жилки на шее…
- Это я… - его тихий голос, тем не менее, мне великолепно слышен, даже сквозь какофонию звуков, окружающих нас.. – Рад, что тебе понравилось…
Мне кажется, или в интонациях проскальзывает толика самомнения и доля самодовольства, будто это не Ран, не моё проклятие сводил с ума эту орущую толпу, а он сам. Но мне некогда задумываться, я плыву, я теряюсь, отдаюсь немцу, ведь он этого хотел слишком долго.
- Именно… - шепчет он мне, продолжая ласку. В какой-то момент пальцы сжимаются в тесное колечко у основания члена… Маленькая месть за долгое ожидание?
Мне удаётся сдержать стон. Не знаю, какими чёртовыми усилиями, но удаётся. И я даже мило улыбаюсь. Наверное. Может быть.
- Что значит именно? – на вопрос мне сил хватает. Но рыжая скотина уходит от ответа, самым наглым образом погребая меня под вязкими разводами ощущений. Тяжёлое, отдающееся в горле сердцебиение, учащённое дыхание, капельки пота, выступившие над верхней губой… влажный язык, слизнувший их, и восторг… Ощущение, будто в теле поднимается неимоверно горячий тугой клубок, путается в нервах, заставляя тело содрогаться, извиваться ещё сильнее, чем парой минут ранее на подиуме… Снова пальцы, тонкие, сильные, умелые, скользящие внутри меня… ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!
Краем вспыхивает моя мысль, и тут же гаснет, потому что такие же ловкие тонкие сильные пальцы сейчас владеют моей плотью. И я кусаю губы, чтоб не стонать в голос, попав в этот лабиринт отражений, в зеркальную галерею эмоций и ощущений. Моих… Ичиго… Рана…
Когда я прихожу в себя, Шульдих, как ни в чём не бывало, смотрит следующий номер, аккуратненько вытирая пальцы влажной салфеткой. Мои брюки застёгнуты, и педантично разглажены. Интересно, это он или я?
- Сссука ты, рыжий… - только и могу выдавить из себя я. Поправляю очки. Самое обидное заключается в том, что я всё ещё чувствую отголоски ощущений этого мальчишки… И, чёрт подери, я ему завидую.
- Сам ты блядь, Кроуфорд… - беззлобно огрызается Шульдих. – Твой котёнок только что славненько отымел своего напарника в уборной. Мальчику понравилось… тебе, как я погляжу, тоже. А теперь поехали домой, и продолжим…
Кажется, я начинаю злиться. Медленно, очень медленно перевожу взгляд на телепата, ещё более медленный поворот головы. Срабатывает безотказно. Этот тяжёлый, как могильная плита взгляд даже Такатори, который Премьер, не долго мог выносить. Фирменный взгляд… Шульдих пожимает плечами.
- Как пожелаешь, босс. – Его улыбка не сулит ничего хорошего. Однако, как я ни силюсь, видения нет. – Нет так нет… Я, пожалуй, пока погуляю. А ты иди, иди… Утром тебя ждёт работа и биржевые сводки…
Я не стал его задерживать. Шульдих удивительное создание. Без тормозов и царя в голове. Очень подозреваю, что все телепаты такие. Но мне, почему-то, достался самый невменяемый. Ещё неизвестно, кто более безумен, он или Фарф. Странно, что за годы житья бок о бок, эта мысль приходит ко мне впервые.
Когда я спускаюсь в туалет, там никого нет…

Рыжий является под утро. Довольный, сияющий, и ещё более повёрнутый, нежели накануне вечером. Он останавливается на пороге кабинета, окидывает взглядом стол, глядит на часы. Его улыбка сочится развратом так, как исходят мёдом восточные сладости. Я не шевелюсь и молча рассматриваю лиловое пятно в основании шеи. Подонок пожелал продемонстрировать следы бурной ночи, не соизволив застегнуть ворот рубашки. Вальяжно, с ленцой шествует к столу, не отрывая от меня бесстыже-усталого взгляда, сдвигает в сторону стопку вечерних газет и распечаток. Присаживается на краешек стола, упираясь руками в столешницу. Молчит.
Понимает, что и я тоже буду молчать, а потом выдаст заготовленную пакость. И, постфактум, ему это снова сойдёт с рук.
- Он хорош… - наконец, произносит моё личное несчастье. Двумя словами меня отправили в нокдаун.
Нет, психовать я не собираюсь… Я сказал, не собираюсь я психовать!!!
Моё самовнушение не действует. В глазах темнеет, и я бью рыжую мразь по лицу. От души, без замаха, тяжело, так, что он с грохотом валится на пол, увлекая за собой и мой ноут, и настольную лампу… И я стою над ним, сжимая-разжимая кулаки…
Взгляд как-то сам цепляется за пресловутую отметину. Порывисто становлюсь на колени, вздёргиваю ошалевшего Шульдиха, приникаю губами к засосу, чувствую, как он лихорадочно пытается вздохнуть, сглатывает кровь…
Он целовал его, слышал, как он стонет…
Проклятие, Шульдих… Ненавижу тебя!!!
Рыжий цепляется за мои плечи, не желая отпускать. Кого из нас двоих он хотел?
С рычанием отталкиваю, поднимаюсь, не глядя, выхожу вон.

Шульдих не появляется трое суток.
Наги угрюмо косится в мою сторону, Фарф кривовато ухмыляется. Кажется, на сей раз, в понимании Фарфа, я оскорбил Господа по самое не балуй. Ну и к чертям!
Работаю как всегда, анализ, предсказание, проценты на счёт… Все мы живём не только за счёт выполненных миссий.
Он является, как всегда, неожиданно. Наверное, непредсказуемость - такая же черта психованных телепатов, как и патологичная гиперсексуальность. Хотя, лично я, назвал бы ЭТО вечным спермотоксикозом.
Замирает у входа, скрестив руки на груди. На скуле багровеет синяк. Красивый такой, сочный. Но рыжий почти горд собой. Куда более довольный, чем даже два дня назад.
- Брэд?.. - Поднимаю взгляд на него. Ни тени смущения или стыда. Шульдихи по определению не имеют ни стыда, ни совести. – Сегодня среда…
Молча поднимаюсь, беру пиджак и выхожу из кабинета.
Почему-то мне кажется, что его взгляд сопровождает меня всю дорогу до клуба…

читать дальшеШаг вперёд: и он летит, ощущая рвущий во все стороны ветер… Стараясь не думать ни о чём, кроме этого ощущения полёта внутри.
В зале никогда не бывает тишины. Никогда не бывает покоя. Люди, как течения, обходили, обтекали барную стойку и столики, беспрестанно двигаясь, наблюдая за шоу.
А сердце пойманной птицей колотится в груди. Пора…
Вступление… Где-то ночное эхо доносит вздох ветра. Единственный, тихий, едва слышный. Шаг вперёд… Текучий чёрный шёлк свободно струится по телу, скрывая фигуру от всех, даже от одиноко светящегося прожектора. Вверху, будто в небесах, свет такой же одинокой, как и он сам, звезды. Ты и я… Ты там?..

Are you there?
Is it wonderful to know
All the ghosts...
All the ghosts...

Порыв воздуха сдувает с головы капюшон, открывая взглядам беспорядочно рассыпавшиеся по плечам длинные алые пряди, золотистый загар на груди. Медленно поднять голову, обвести зал усталым тоскливым взглядом, полным немого вопроса: ТЫ ТАМ? ГДЕ ЖЕ ТЫ?
В свете прожектора сверкают стразы-слёзы, подрагивают, стекая по щекам лучиками света. Как бриллианты, столь же бесценны. Снова дрогнули ресницы, отбрасывая густую тень.
Сгусток мрака начинает своё движение. Ещё шаг вперёд, но новый порыв ветра обнажает руку, приподнятую в попытке снова скрыть лицо. Во взгляде можно прочесть отчаяние, столь сильное, вопиющее почти мольбу: ГДЕ ТЫ? ЗАЩИТИ МЕНЯ…

Freak my selfish out
My mind is happy
Need to learn to let it go
I know you'd do no harm to me

Рывок, попытка поймать скользнувший по плечу чёрный шёлк, но снова неудача, и, подгоняемая жарким воздухом, ткань ускользает, всё больше открывая худощавую фигуру молодого мужчины.
Болезненно заломлены руки. Сгусток мрака на жемчужно сияющей коже, и из чернильной темноты выскальзывают бледные пальцы, с удивлением проходясь по груди, шее, лаская, изучая собственное тело, такое незнакомое, некогда сокрытое в полной темноте.

Since you've been gone I've been lost inside
Tried and failed as we walked by the riverside
Oh I wish you could see the love in her eyes
The best friend that eluded you lost in time
Burned alive in the heat of a grieving mind

Снова шаг, и ещё один порыв ветра, отбрасывающий в сторону длинную полу безразмерного шёлкового плаща. Обнажившееся бедро, нога, столь вопиюще, как нарисованная белым по чёрному полотнищу ночи. Демон ли, стыдливо молящий о прощении, о снисхождении, не желающий показать глубину собственной порочности? Ангел? Потерянный в засасывающем во тьму грехе?
Протянутая вперёд рука, раскрытой ладонью туда, в зал, будто пытающиеся уцепиться за что-нибудь пальцы, буквально сияющие в жемчужном свете прожектора, следующего за каждым его шагом. Пальцы медленно сжимаются в кулак, безнадёжно… Не придёт… не спасёт…
Резко… на колени, перед всеми и перед собой. Беззвучный крик прорезает темноту.

But what can I say now?

Последний порыв обнажает тело, мучительно распластавшееся на полу. Белое на чёрном… Как бабочка на чёрном бархате, драгоценный экземпляр.

It couldn't be more wrong
Cos there's no one there
Unmistakably lost and without a care
Have we lost all the love that we could share

Грациозно, почти по-змеиному скользит по гладкому шёлку, натыкаясь невидящим взглядом то на одного, то на другого там, в зале… Осколки превратились в изглаженные морскою водой кругляши-гальки, аметистовые, туманно-задумчивые.
Руки раскинуты в стороны, как крылья птицы, и вот, опираясь плечами и затылком о пол, поднимается, болезненно запрокинул голову, с укором, немым, отчаянным, будто обращённым ко всем и каждому.
И обнял гладкий холодный металл пилона, прильнул, как к возлюбленному, всем телом оглаживаясь, сливаясь в одно целое. Тряхнул головой, так, чтоб густая длинная чёлка скрыла лицо.

And its wearing me down
And its turning me round
And I can't find a way
Now to find it out

Он таял там, на сцене, и жаркие токи воздуха теребили белоснежную набедренную повязку. Белое на белом.
Ран всем телом толкнулся вперёд. И, словно назад его тянула незримая привязь, или перебитые крылья, безумный, отчаянный рывок вперёд, падение, сумасшедшей кошкой выгнулся, и, как когда-то острый, отчаянно-нужный взгляд…

Where are you when I need you...
Are you there?

Этот танец, маленькая смерть. Признание в собственном грехе, при всех. Причастие, просьба – Ты здесь?
С последними нотами порыв ветра снова взмётывает длинные пряди, на целый миг позволив свету выхватить безумную надежду, вспыхнувшую в глазах. И погаснуть, медленно, с угасанием жемчужного света прожектора.
Ты там?..

Я ловлю его в гримёрке…
Я здесь, котёнок…

читать дальшеОн неслышно скользит по тротуару. Он даже не смотрит по сторонам, словно само его тело превратилось в сверхчувствительный датчик, улавливающий движения, автомобили, преграды, и позволяющий ему просто идти вперёд, не рассредоточивая внимание, глядя строго вперёд.
Ледяной принц из сказок. Таким я любил его.
Такой он не любил меня.
Прикрываю глаза, просматриваю его будущее, пытаясь понять, где же я оказался не прав. Почему, вместо того, чтоб быть со мной, он сейчас подставляет лицо дождевым каплям. Почему ОН а не я?
«Потому что я был первым, Кроуфорд»
Рыжая тварь снова оказывается прав. Потому что он успел первым, потому что… я люблю Рана, Ран хочет Шульдиха, а телепат, как репей, прицепился ко мне. И никто из нас троих не желает уступать. И каждый из нас остаётся со своими призраками. Я с призраком неопределённого будущего, изменяющегося от каждого произнесенного мною слова, от каждого жеста рыжего, от каждого взгляда Абиссинца.
Моих телепатических способностей хватает ровно настолько, чтоб тенью коснуться мыслей красноволосого. Пустота… даже не пустота, а опустошённость. То, чего я подсознательно боялся, то, чего я таки добился. Только принесло ли мне это облегчение? Мне начинает казаться, что зря, всё зря и всё в пустую.
Моё личное поражение. Первое. Единственное за всё время, что я являюсь Шварц. Провидцем. Лучшим.
Устало прикрываю глаза. Чувствую его на грани моих возможностей. Его не гнетёт одиночество, он, скорее, наслаждается им, сполна, как я наслаждаюсь его грациозными движениями.
Вспышка. Ярко-алый сполох. Переплетение красного и томно-медового, тонкого аромата японской розы и пряного запаха корицы. И время, половина девятого вечера. Через десять минут. Куда же ты идёшь, котёнок?..
Выскакиваю из машины, под удивлёнными взглядами немногочисленных прохожих и бегу за ним. Поворот… Ещё поворот… ничем не примечательный дом, в меру обшарпанный подъезд, и двери лифта, закрывающиеся перед моим носом.
Я промок, с одежды натекла приличных размеров лужа. Но этот пол ничто не сделает грязнее, чем он есть сейчас. Да и я сам вряд ли сделаюсь чище, даже если поднимусь на ноги и выйду назад, под дождь. Три минуты… Две…
Безнадёжно смотрю на часы. Безупречный ролекс, отсчитывающий секунды до настоящего, исправить которое я не в силах. Минута… И меня погребает под его ощущениями. Телепат класса А и человек, из-за которого я по ночам не могу спокойно спать. Гремучая смесь.
Сердобольная старушенция о чём-то спрашивает. Только раза с пятого мне удаётся натянуто улыбнуться и сказать, что всё хорошо. Вернусь в машину и вколю себе инсулин. Да, да, диабетик… Какая разница? Всё равно она об этом и не вспомнит.
Выхожу назад, под дождь. И жалею о своём поступке: потоки воды забираются под рубашку, и ласкают кожу совсем как тёплые пальцы… как руки Абиссинца. Руки, которые мне так и не удалось ощутить. Руки, которые сейчас ласкают рыжего. Где-то там, на последнем этаже, он напоминает мне огонь, маяк, на свет которого идут корабли, и рыжее чудовище, тот, кто слишком давно хочет меня, поддерживает его горение. И от этого я только сильнее раздражаюсь.
Сажусь на капот, ладонями опираясь о скользкий тёплый металл. Чей стон мне сейчас чудится? Какого дьявола Шульдих сливает мне свои ощущения?
Лихорадочные прикосновения. Ран вжимает рыжего в стену, и так сладко целует… Восторженное сплетение языков, и один на двоих протяжный стон. Они делят пополам вздох, и снова целуются, от этого тянущего жара на моих губах, я едва не схожу с ума, и закусываю губы, сильно, больно, до крови. И наградой мне становится удивлённый вскрик Рана.
Неожиданное решение, неожиданный, совершенно непредсказуемый поступок. Ныряю за руль. Уехать подальше, чтоб не слышать, не чувствовать, не тонуть в ощущениях этих двоих. Наивно было надеяться, что я просто так смогу сбежать.
Я успеваю завернуть в какую-то подворотню и заглушить двигатель. Выгибаюсь, чувствую, как тонкие пальцы скользят по моей груди, как губы сжимаются на напряжённом соске. Под моими ладонями давно не шершавая кожа оплётки рулевого колеса. Господи, до чего мягкие у него волосы, гладкие, действительно похожие на шёлк, и на ощупь такие же нежные… впиваюсь поцелуем в губы, и делю дыхание с ним. Его стон вибрирует у меня в горле, и я смеюсь в его губы, упиваюсь его вкусом, его жаром, его страстью.
«Ненавижу тебя…» - мне не достаёт решимости разорвать контакт, я не могу и не хочу поднимать щиты, вышвыривая из собственного сознания Шульдиха. Особенно когда изящное по-кошачьи гибкое тело извивается, стремясь крепче прижаться, впитать все ощущения, до последнего, каждый изгиб, оставить метку, железной хваткой стискивая запястья, прижимая к постели.
«Наслаждайся…» - бросает мне Шульдих, и чуть подаётся бёдрами вперёд, в тесную глубину восхитительного тела Абиссинца.
Я вижу, как беспомощно откидывается назад голова, как точёное лицо искажает напряжение, как он закусывает губы, чтоб не закричать, сильные ноги сжимают мои бёдра, и я инстинктивно снова подаюсь вперёд. Это возбуждение прикончит меня. Сбрасываю его руки, с силой сжимаю его бёдра, и переворачиваюсь, подминая его под себя.
Вкрадчивый, низкий урчащий смех резанул по нервам. Как бархат, мягкий, и возбуждающий. Нет, как мех, пушистый, по голой коже. Нет ничего восхитительнее и страшнее этой пытки… Кто из нас трахает Рана Фудзимию?

читать дальшеМой кабинет пуст и стерильно чист.
Я не прощаю погромов здесь. Даже самому себе. Кто-то решит, что я поведен на чистоте и жуткий педант. Пошлю к такой-то матери. И буду на двести процентов прав. Это сугубо моё дело, и ничьё более.
Я зол, я раздражён, я настроен убивать. И это моё право. Я опираюсь о стол, скрестив руки на груди. Я не хочу заглядывать в недалёкое будущее, и усилием подавляю видения, это сложно, это противно, от этого у меня начинает раскалываться голова. Я и без того отвратительно выгляжу, я это знаю. Влажная после прогулки под дождём одежда, мятая, никуда не годится. Не бывает идеальных людей, и я тоже не идеален. И мне плевать на чьё-либо мнение.
Дверь открывается, на пороге появляется Наги. Одного взгляда хватает, чтоб подавиться вопросом и уйти, потянув за собой сунувшегося, было, Фарфа. Всё верно, детки, сегодня Брэд Кроуфорд ваш личный дьявол.
Шульдих является спустя два часа.
Я не прячу ни свою ярость, ни ненависть, что буквально погребает меня под собою. Я ничего не намерен скрывать. Всё разочарование, злость, неудовлетворённость… Потому что ему это не нравится. Потому что это причиняет ему физическую боль…
…ощущение того, как рукоятка ручного тормоза больно впивается в бедро, а руки настолько слабы, что практически не ощущаются…
… глухой стыд от сознания того, ЧТО только что произошло…
… понимание, что произошло не с ним, и не для него…
… разливающееся по телу томление, желание, закушенные губы и боль…
Я не чувствую в нём ни страха, ни сожаления. Иногда мне начинает казаться, что в Шульдихе этих эмоций нет, не было и никогда не будет. Стёрты. Или вовсе не предусмотрены программой.
Он не боится даже когда я бью его, без замаха, тыльной стороной руки, продолжает довольно улыбаться, чеширский рыжий кот, чёртов мазохист! Улыбается, когда влипает в стену, не делая ни малейшей попытки защититься, улыбается, когда на губах появляется кровь, улыбается с каждым резким выдохом, с каждым толчком.
«Знаешь… почему?..»
Не знаю, и знать не хочется. Совсем не хочется, и всё-таки я не закрываюсь, не поднимаю щитов, не заставляю его заткнуться к чертям. Ещё один удар, и рыжий сползает на пол по стене.
«Потому что раньше… ты видел во мне только телепата… твоё личное оружие…»
Что-то звучно ударяется о дверь с ТОЙ стороны.
- Кроуфорд, прекрати!!! – не обращаю внимания на крик и, за патлы поднимаю рыжего с пола. Ему больно, чертовски больно, но он молчит. По глазам вижу, он скорее, позволит мне прикончить его здесь и сейчас, чем попросит остановиться. Почему???
«Потому что теперь ты видишь МЕНЯ… И ненавидишь меня, а не мебель…»
- Отпусти его!!! – не знаю как Наги умудряется видеть сквозь стены. Как-то он пытался объяснить это возмущениями гравитационных полей, давления и изменения температуры вокруг объектов. Поворачиваюсь, вижу мальчишку, застывшего в дверях, готового броситься на меня в любой момент, бледного, но полного решимости. Оторвать меня от Шульдиха, если будет надо.
Разжимаю кулак, и немец оседает на пол. Выхожу из кабинета. К чёрту всё. Я устал.
- Ты мне индифферентен, Шульдих.
Я лгу?

читать дальшеЯ отсыпаюсь сутки.
Не знаю что на меня так сильно подействовало, признание Шульдиха, или ощущения недо-секса с Раном. Категорично не хочется никого видеть. И я успокаиваюсь одним доступным и безотказным способом: просматриваю сводки.
Привычные расчёты, где не нужно чувствовать эмоции окружающих, где не нужно предугадывать телепата, и не нужно быть человеком. Достаточно быть тем, кто я есть на самом деле. Чудовищем.
Со вкусом разоряю пару компаний. Устраиваю обвал на Уолл-стрит. Вся жизнь кого-то сводится сейчас к моей игре. Потому что я это могу. Потому что я так хочу.
За завтраком Наги неодобрительно смотрит на меня.
- Ты едва не сломал ему рёбра. У него лёгкое сотрясение.
Складываю «Таймс» и допиваю свой кофе, не удостаивая телекинетика даже взгляда.
- Кроуфорд-сан, это серьёзно…
- Наги… - заставляю свой взгляд остыть до состояния космического вакуума. – Дважды не повторяю.
Мальчишка умолкает. Что хорошо в японцах – это из чувство субординации. Достаточно раз поставить на место, и дальше всё пойдёт по накатанной.
Поднимаюсь. До девяти вечера мне многое ещё необходимо сделать.

Он вздрагивает, когда видит меня в его кресле. Догадывается, что я знаю об их с Шульдихом развлечениях. Но, как и рыжий, не боится. Бесстрашный котёнок, готовый броситься на помощь своему рыжему возлюбленному. Сколько романтики. Будь я чуть менее циничен, растаял бы.
Этот бесконечный дождь, кажется, ничуть не напрягает его.
- Жду тебя. – отвечаю на незаданный вопрос прежде, чем тонкие губы шевельнулись. – Хочу поговорить.
Предугадывать то, что он скажет не сложно. И мне доставляет удовольствие смотреть в расширившиеся зрачки. Мысленно я даже улыбаюсь. Но, держать марку приятно. Как приятно и то, что твоим именем, одним только именем, ты наводишь шороху больше, чем самые именитые убийцы и террористы в мире. В узких кругах, само собой.
Ран аккуратно вешает мокрый плащ на вешалку, снимает обувь и входит в комнату. С длинных прядок, слипшихся стрелочками, стекает вода. Он давно не носит чудовищный оранжевый свитер. Чёрный ему куда более к лицу.
Он старательно ведёт себя так, будто всё нормально, и на самом деле в комнате не злой и страшный убийца-Шварц Брэд Кроуфорд, а привычный и такой нормальный малыш Такатори. Или, на крайний случай, сексуально озабоченный Кудо. Я старательно не улыбаюсь.
Впрочем, в следующий момент мне уже не хочется улыбаться. Ран закатывает рукава свитера-гольфа, обнажая запястья. Синяки. Как-будто кто пятернёю удерживал его руки. И я даже знаю кто.
- О чём же? – интересуется он, следуя на кухню. Свист греющегося чайника, и одуряющий аромат трав. Я не прошу сделать чаю и мне тоже. Просто, он слишком педантичен и слишком обязателен, чтоб проигнорировать мою персону.
Спустя пару минут, передо мной стоит изящная тонкостенная фарфоровая чашечка. Он очень осторожно ставит её на стол. Мне нравится контраст: его руки, длинные тонкие пальцы, белая кожа, и безобразный багрянец на запястьях.
- О вот этом. – перехватываю его руку, и осторожно касаюсь губами пульса.
Чувствую, как напряглись мышцы под нежной кожей, как он с трудом сдержался, чтоб не вырвать руку и, инстинктивно, не потереть запястье. Прекрасный самоконтроль. Великолепное владение телом. Ненадолго.
- Я не принцесса, чтоб целовать мне руки, Кроуфорд. И это моё дело, не так ли?
- О, несомненно. За исключением того, что мой телепат наказан за неподобающее поведение. За то, что посмел коснуться… - выразительный взгляд в глаза. За то, что посмел коснуться тебя.
Ран бледнеет. Мне нравится то, как он бледнеет. Почти прозрачен, почти тень, изысканно-утончённая. Я знаю, о чём он спросит.
Он вскакивает, и ледяная ярость затапливает его взгляд. Сначала напоминающий фиалки, теперь – лиловый электрик. Молнию на закатном небе. Восхитительно, непередаваемо…
Я не сдерживаюсь. Он не сдерживается. Сейчас он с огромным удовольствием вцепился бы мне в горло. Хотя, нет, это не для него. Ледяной принц предпочитает клинок. Но где же его катана? Меч, без которого мой самурай – не самурай.
- Присягни мне, мальчик, ронин… Нет больше твоего Господина. Так гласит твой Кодекс? Служить всю свою жизнь? Кому ты служишь, девочке спящей? Правосудию? – мне нравится видеть, как с каждым моим словом в нём просыпаются демоны. Сейчас он должен стать в позу и патетично воскликнуть: никогда!
- Присягнул… - тонкие чувственные губы растягиваются в улыбке. – Но не тебе.

читать дальшеСледующий момент, что всплывает в моей памяти – мои пальцы, тисками сжимающие его запястья. А мысль, бьющаяся в сознании одна, простая и прямая, без изысков и особой тонкости: МОЙ.
Он извивается, стремясь уйти от прикосновений, освободиться, оттолкнуть меня, но я только сильнее прижимаю его к себе. И мы оба молчим, потому что всё, что могли, уже сказали друг другу, потому что всё, что нам осталось – драться. Попытаться сломить волю, подмять, и в конечном итоге, победить.
Я только слышу его тяжёлое дыхание, сосредоточенное. И спешу лишить его и этой малости. Мне не нужен сейчас Ран, способный трезво мыслить. Напротив, я хочу Рана отчаявшегося, того, который способен потерять голову, который, не задумываясь попытается убить меня. Я целую его, терзаю губы, сминаю волю, исступлённо, до головокружения, пока он не начинает задыхаться, пока задыхаться не начинаю я. И только тогда отпускаю.
Три неверных шага, и лёгкий шорох. Короткий взблеск клинка. Ран приходит в себя, и первое, что делает – тянется за своим верным клинком.
- Трактуешь Буси-до так, как тебе нравится, Кроуфорд? – у каждого человека есть критическая точка. Главное, её отыскать, и выпустить на свободу демона, самое жаркое сопротивление, самую безумную страсть. Я чувствую себя чернокнижником, совершившим странный обряд. – Есть там строки о мужеложестве… Оно истинно лишь тогда, когда за партнёра-возлюбленного ты готов с радостью отдать жизнь. А ты готов? Умереть ради меня?
Острие чуть выгнутого клинка нацеливается мне в грудь. Моя смерть ещё далеко. Так далеко, что мои видения молчат относительно неё. Не сегодня. Не сейчас.
- Ты тоже неплохо научился словоблудию, Ран. – останавливаюсь. Холодная сталь проколола тонкую ткань рубашки. Сделай я ещё шаг, и лезвие вспорет кожу. Неприятно, но, покуда, не смертельно.
Понятия не имею, что творится в его голове. Но однозначно конфликт. Он не хочет убивать. Может, впервые он не стремится приблизить мою кончину, несмотря на откровенную угрозу. Вот только я не собираюсь спускать ему этого.
Легонько отклониться назад, поднырнуть под клинок, и резко сократить расстояние. Перехватить руку, удерживающую клинок, и повести вверх. Я чуть выше, вполне могу себе позволить этот расчётливый риск. Вовсе даже не риск, потому что он не успевает. Самую малость не успевает, и катана, вместо того, чтоб успокоиться в моей груди, оставляет лишь крошечный порез.
- Тебе понравилось?.. – вжимаю его в стену. Дежа-вю. Такое уже когда-то было. И будет снова. Крепче сжимаю его руку, заставляя пальцы разжаться, и выронить меч.
Накатывает резкое ощущение тошноты.
«А тебе понравилось?» - смеюсь.
«На этот раз опоздал ты, Шульдих» - усилием вышвыриваю телепата за щиты, и гашу всякие его попытки достать меня. Сегодня котёнок только мой, и ничей больше.
Я покажу тебе, котёнок. Покажу, насколько ты ошибся. Насколько ты был не прав, выбрав его а не меня. На это у нас много времени.
Поцеловать каждую отметину, что оставил на нём рыжий, коснуться так, чтоб он дрожал, расширенными зрачками отслеживая каждое моё движение. Спрятать лицо на его плече, губами прихватить нежную кожу за ушком, дыханием согревая прохладно-фарфоровое совершенство. Он ощущается совершенно иначе, чем через телепата.
Я не отпускаю его руки, продолжая удерживать одной рукой, другой же, осторожно, самыми кончиками пальцев, прохожусь по его груди, всё ещё скрытой водолазкой. Напряжённые, едва не звенящие мускулы, крепкие, развитые, рельефные. Когда он танцует, производит совершенно незабываемое впечатление. Когда он кончает, с ним не сравнится никто и ничто ни в этом, ни в каком-либо мире. О да, я знаю, что такое поклонение.
Он пытается вывернуться из захвата, но я только сильнее прижимаюсь к нему и бёдрами раздвигаю его ноги. Я хочу его. Давно и прочно.
- Нет… - он качает головой, спиной толкается от стены, рискуя вывернуть себе руки в суставах. Пытается повалить меня на пол. Он гибче и подвижнее, но я сильнее. И сейчас его классическое образование играет против него. Толкаю его назад, и заламываю руки за спину.
Он шипит от боли, и умудряется зубами вцепиться в моё плечо. И я чувствую его боль в запястьях, тяжесть, и отчаянное желание оказаться где угодно, только не здесь и не сейчас. И жажду, чудовищную, непонятную, чужую жажду касаться меня, позволить всё, что я только могу себе представить, всё, что захочу дать.
- Нет!.. – протест, и ещё один толчок, наплевав на всё, вперёд, всем телом. Никому не позволено такое с ним творить, никому и никогда.
Все его попытки гибнут в зародыше. Прижимаю к стене с упорством помноженным на его старания, отчего все попытки Рана вырваться тонут там же, где и попытки Рыжего прорваться в мои мысли. Этот вечер я посвящу ему. И ничто, даже он сам, мне в этом не помешают.
- Бесполезно... - наверное, сейчас он видит во мне прежнего Шварц, каким я был, когда мы только встретились. Я хватаю его под подбородком, сжимая скулы и запрокидываю голову назад, ограждая себя от совсем не нежных зубов. Быть может, это заставит его задыхаться. Но я не услышу.
Тяжёлое дыхание сквозь стиснутые зубы. Что ещё остаётся, если в глазах темнеет, а тело наливается свинцовой тяжестью. Ноги дрожат и подкашиваются, и главное, нет ничего в целом мире, что могло бы противостоять этой пытке. Самой настоящей пытке.
Как же не похож я на того Кроуфорда, что остановил его после танца в клубе. Не похож на того, кто всего минуту назад целовал тонкие изящные пальцы.
Судорожный вздох. Нет, он не позволяет себе кричать. Только не это.
«Шульдих…» - меркнущее сознание цепляется за последнюю ниточку, что способна удержать его на плаву.
Две минуты? Три? Рыжий где-то рядом. Но это еще будет... Это не сейчас. Времени мало... Пытаюсь использовать все свои возможности, чтобы оградить и сознание красноволосого, но я не телепат, чтобы уметь это делать. Сейчас я не владею собой, иначе бы остановился. И мой холодный разум, что со сверхъестественной скоростью воспринимает утренние биржевые сводки, делая верные ходы и выводы, сейчас скрыт лавиной безумства. Я чем-то напоминаю себе Масафуми с его параноидально-маниакальными идеями. Я слеп. Я бессилен пред своей слабостью, имя которой: Ран.
- Я убью тебя… убью, если коснёшься… клянусь! – он продолжает вырываться, даже прижатый к стене, обездвиженный, задыхающийся. Встрёпанный, мокрый и злой. Но с рыжим… с рыжим он умел быть совершенно другим.
Всё ещё не сломленный, всё ещё сильный. Всё ещё Ран Фудзимия, Ледяной принц, могущий замораживать взглядом и уничтожать словом. Камень, подточенный обстоятельствами, который вот-вот падёт к ногам победителя.
Я противен самому себе. Жалок. Неужели только силой я могу получить то, что мне нужно, что я хочу? Ответ знаю. И от этого мне становится тошно. Со злостью ударяю Фудзимию затылком о стену. Но злюсь я на себя...
- Заткнись, - и вижу их с Рыжим на постели, вижу ухмылку Шульдиха, когда эта паскуда отирает оставленную моим ударом рану на краю губы красноволосого. И я их ненавижу.
Отпускаю его голову и бью с размаха в челюсть, оставляя точно такую же кровоточащую трещину, как в видении. И почти не разбираю кто передо мной... Красный цвет, рыжий ли... Безумие всегда принято относить к этому спектру. Я безумен.
Я отступаю назад и стряхиваю с пальцев кровь. Настолько брезгливым вышел жест, будто это не частица жизни того, кто нужен мне больше всего на свете, а словно это гниль испорченного фрукта.
И нечего здесь больше сказать... Борюсь со сбившимся дыханием. И не дав отступить Рану от стены, коршуном налетаю, прижимая снова, срывая одежду, рву ее в клочья, обнажая тело, которое много раз видел из зала, но которого так давно хотел коснуться...
Почти чувствуется, в голове, точно колокол гудит. Расфокусированный взгляд, силящийся зацепиться хоть за что-то в этом, разом обезумевшем мире. Ирреально, неправильно, страшно.
Сначала с разбитых губ срывается короткий болезненный стон, а потом непрерывный, едва слышный глухой речитатив:
- Я убью тебя… я убью тебя… я убью тебя… - Слабая попытка оттолкнуть, сбросить ненавистные руки, ударить в ответ, и снова бесконечное – я убью тебя…

читать дальше- Не бросай слов на ветер... - и снова никаких видений. Он не убьет. Не от этой хрупкой руки мне суждено отправиться к праотцам. Не в ближайшем будущем. Я чувствую, как под пальцами не остается преград, но по инерции хватаю за ногу, надеясь, сорвать с нее что угодно, что могло бы помешать мне добраться до вожделенной плоти. Завтра здесь будет кровоподтек. И Ран будет жаловаться на него... Твари. Я чувствую себя лисицей, попавшей в курятник. Но мясца я все же отведаю.
Истерично взвизгивает молния моих брюк, я ловлю почти вырвавшиеся из хватки руки Рана и опрокидываю его лицом на стену. На скуле тоже будет синяк...
Я забываю о Рыжем... На удивление, именно сейчас мне становится непередаваемо хорошо. Я чувствую, что то, что держу в руках - мое. Мое и больше ничье. И сейчас я только подтвержу свое право владения.
Средний и указательный пальцы нещадно врываются в напряженное тело, причиняя боль, но и заставляя расслабиться, убеждая, что борьба напрасна и бесполезна. А за ними следую я. И картина, рожденная в воспоминаниях, когда на этом месте был немец, стирается, залитая кровью, обагряющей мои брюки. Я почти счастлив.
Одна только боль, боль и ничего кроме боли. Вот она, истина жизни. Не можешь купить – укради. Не смог украсть – уничтожь. Замечательный жизненный принцип. Лица не видно, только в выгнувшемся мгновенно теле, читается сейчас эта самая боль, перечеркнувшая даже природную гибкость и грацию, изуродовавшая совершенство.
Он ломается и стонет. Стискивает зубы, и шипит, прокусив и без того кровоточащие губы, но больше с его губ не срывается ни слова, будто все свои проклятия он решил приберечь на потом, и проговаривает чётко в подсознании. И снова протяжно стонет, изгибается и вцепляется зубами в собственное плечо.
Взаимности? Ответного желания? Нет, этого я не жду. Я ничего не жду. Я иду сквозь поле жизни и срываю, ломаю колосья. Мне не пустить здесь корней. Я прохожий. Я чужестранец. Я не сеятель и не жнец. Я чистильщик. Для этой цели меня использовали ЭсЦет. Для этой цели меня использовал Такатори. И многие, многие, многие... Я не говорю о психологическом кризисе. Не обвиняю ни в чем общество. Потому что это Я такой. Не меня таким сделали.
Я чувствую, как тело мое напрягается, покрывается испариной и иногда по нему пробегают приятные волны накатывающего удовольствия. Колени почти дрожат, когда я начинаю осознавать, что получил желаемое. Я сильнее сжимаю руки Рана, хоть он уже давно не сопротивляется, и заканчиваю большой кляксой свою повесть. Отпускаю его, спешно заправляя вылезшие из ширинки углы рубахи. Они тоже красные. Застегиваюсь. И чтобы не бросаться в глаза, снимаю пиджак, вешая его через руку, пряча неприглядный фасад.
Минута до появления Шульдиха. Он торопится, я знаю... Он не ждет лифта, а бежит по лестнице вверх...
Выхожу из квартиры. Становлюсь в узкую кабинку, приветливо распахнувшую передо мной свои двери. И нажимаю кнопку с цифрой один.
На лице Рыжего то ли недоумение, то ли ярость. Поднимаю от своих ботинок глаза, успевая встретиться с ним взглядом, когда дверцы с тихим звонком закрываются. Дежа-вю, не правда ли? Мы меняемся ролями. Он опоздал.

Когда-нибудь мой личный ад приобретёт иной оттенок. Исчезнут отблески синего и сливового, прекратит своё преследование алое безумие, и я перестану ненавидеть фарфор за то, что он нагревается только тогда, когда его касается тепло.
Когда-нибудь я перестану слышать проклятия в свой адрес, и чокнутый телепат прекратит прорываться сквозь мои щиты.
Наги с ужасом глядит на меня, когда я вхожу и, ни слова не говоря, прохожу к себе. Он видел, как пулей выскакивал из дома Шульдих, он не одобрял всего, что происходит, но поперек не становился. Умница. Ещё и его ставить на место мне бы не хотелось. Хоть, однажды придётся.
Раздеваюсь на ходу, швыряя окровавленные вещи в корзину для грязного белья. Никогда не чувствовал себя лучше. Особенно же мне понравился ненавидящий взгляд рыжего. Я готов снова и снова повторять сегодняшнюю сцену хотя бы ради того, чтоб выбить из Шульдиха его дурь…
И… однажды я сломаю этот изящный японский клинок, что разрушает меня.

Он врывается ко мне, когда я дочитываю последнюю сводку и отставляю опустевшую чашку в сторону. Ещё раз провожу полотенцем по волосам, смахивая остывшие капельки на пол.
- Ты что ж это натворил, сссука??? – Шульдих выбивает из моих рук газету и бьёт. В скулу. Идиот. Естественно, я уворачиваюсь, поправляю махровый халат и спокойно гляжу на него. Моё спокойствие ещё сильнее бесит его, даже сильнее, чем моя уверенность в собственной правоте. Хотя, можно ли назвать правотой это ощущение покоя и сознание правильности происшедшего? Некой последовательности, логичности, завершённости?
- Зачем??? – продолжает орать на меня телепат, хватая за плечо и разворачивая к себе лицом. Не прилагая особых усилий, перехватываю его руку и заламываю за спину. Он шипит, вырывается, и я буквально купаюсь в его ярости.
- С каких это пор ты взялся опекать Фудзимию, ммм? – я спокоен, наверное, именно по этой причине Шульдих до сих пор цел, а не валяется в крови и соплях на полу.
- С тех же пор, с которых ты заделался садистом, Брэд. – бросает он. Вслушиваюсь в знакомый голос. Пышет яростью, едва не задыхается от распирающих его эмоций, и, надо же, в кои-то веки он меня не хочет! – Ты же, мать твою, любишь его!!!
- Люблю?.. – отталкиваю его на кресло. По инерции он делает пару шагов, потом его ноги ударяются об упругую поверхность, и рыжий падает, совсем по-кошачьи извернувшись. Настороженные зелёные глаза испытывающее смотрят мне в лицо. Не стану его разочаровывать.
Моя улыбка более напоминает кривой росчерк, и выражает не радость. Я не намерен обсуждать с кем-либо свои чувства и эмоции, тем более, с ним. Жизнь Шульдиха такова, что он впутывает в неё всех, до кого только может дотянуться, проще говоря, это не личная жизнь, а, скорее, общественная. Свою же я намерен оставить закрытой как можно дольше. Табу и закончим на этом.
Кажется, он понял, потому что зарычал, и наотмашь хлестнул меня собственными воспоминаниями…

…Кровавый след пятерни на стене, на уровне плеча. Ошмётки, обрывки, будто кто-то нарочно полосовал всё, что попадёт под руку. Бледное хрупкое тело, усеянное синяками, ссадинами, наливающимися кровоподтёками, скрючевшееся на полу…
Он присел рядом, и на джинсах, прямёхонько на колене, тут же расплылось безобразное тёмно-красное пятно. Со стоном привлекает к себе, отрывая от созерцания стены, расписанной алыми мазками и каплями.
Тело вздрагивает, выгибается, силясь вырваться. Да, хуже не придумаешь. Как же хочется красноволосому избежать любых прикосновений, оттолкнуть, ударить, убить, калёным железом выжечь это воспоминание, всё, до последнего сполоха. И он бьётся в руках Шульдиха, страшно воя, закусив и без того истерзанные губы, и с каждой отчаянной попыткой, рыжий только сильнее прижимает его к себе. Нельзя чтоб Ран замкнулся, нельзя, чтоб чувствовал собственную грязь, чтоб отторгал любое, даже самое невинное прикосновение.
Телепат горько улыбается, покачивая на руках обмякшего парня. И стирает с губ кровь, тем самым жестом…

Сердце пропускает удар.
Мы стоим друг против друга. Он – медленно стискивая пальцы на моём горле, я – приставив пистолет к его виску. Пасторальная картинка, я умиляюсь.
- Он мой, Шульдих. – цежу я, чувствуя, как скулы сводит, от невозможности расцепить сцепленные до скрежета зубы. – Надеюсь, понятно, что ты не должен к нему даже приближаться?
Он медленно ослабил хватку. Я не менее медленно опустил оружие. Вряд ли мы друг друга поняли, но сейчас это не важно.

На какое-то время чувство удовлетворения и покоя полностью поглотило меня. Нет желания что-то менять, напрочь исчезло всё, что смущало и выбивало из равновесия. И тяжёлый лиловый взгляд прекратил являться мне во сне.
Рыжий меня подчёркнуто игнорировал, Наги сторонился, Фарф просто ничерта не понимал. Меня же это положение устраивало как нельзя лучше. В конечном итоге, я заслужил передышку.
Телефонный звонок застигает меня у самого выхода. Снимаю трубку. Тихий, приглушённый не иначе как носовым платком голос шепчет: суббота, девять вечера…
Шуточка как раз в стиле телепата, вот только… Я не вижу того, что последует. Значит ли это, что рыжая тварь тоже будет там?
Я не спешу больше. Некуда. Размеренная жизнь мне нравится больше чем та беготня, которую провоцируют окружающие. Я могу действовать молниеносно. Для этого у меня есть мой дар. Другой вопрос – хочу ли я этого, нужно ли мне это.
Всё тот же клуб, знакомый до царапин на стене Шутерс. Тот же охранник на входе, вот только на подиуме у пилона танцевали двое…

Они двигались очень слажено, так, как могут двигаться только двое, досконально знающих друг друга, до каждого жеста, до малейшего движения ресниц, изгиба губ или надломленной брови.
Изящные призраки в призрачном свете софита. Оба бледные, аристократичные до кончиков пальцев. И только взгляды выдавали их с головой. Взгляды… Они любили взглядами, даже не касаясь друг друга, ласкали, погружаясь глубже и глубже, они владели душами, там, на глазах целого зала…

It's hard, so hard , it's tearing out my heart…
It's hard letting you go…

Рыжий чуть склоняет голову, и, кажется, проводит рукой по алым волосам партнёра. Но пальцы не касаются гладких длинных прядей, согревая воздух в нескольких дюймах, будто так и не решившись на откровенный жест. Красноволосый совсем по-кошачьи прикрывает глаза, всем своим видом буквально вопя: я хочу этого, хочу!!! Коснись же меня… Губы изгибаются в болезненной улыбке… Рыжий порывисто отворачивается, и красноволосый украдкой самыми кончиками пальцев пытается коснуться его спины, и, как и партнёр, не смеет, в самый последний момент замирая.

Now the sky, it shines a different kind of blue
And the neighbor's dog don't bark like he used to
Well, me, these days I just miss you
It's the nights that I go insane
Unless you're coming back
For me, that's one thing I know that won't change

Снова поворот, и они стоят рядом, впившись друг в друга взглядами. Раскрытые ладони застыли, словно им так хотелось сплести пальцы, прижаться друг к другу, срастись, сплавиться, прикипеть друг к другу, навсегда, чтоб никакие силы на свете не могли их разъединить, никто и никогда.
Но вместо этого Шульдих медленно опускается на колени, пряча лицо, щекой касаясь гладкой бледной кожи. Живот Рана подрагивает, даже отсюда я вижу, что дыхание у обоих порывистое, сбившееся, будто они оба достигли пика там, у всех на глазах.
Я чувствую, как бешенство тяжёлой душной волной поднимается во мне. Рыжий проигнорировал приказ, Рыжий снова с Раном. Рыжий снова с Раном. Рыжий снова с Раном…
Клинит на одной-единственной мысли, клинит, когда ладонь Абиссинца несмело касается спутанной рыжей гривы, клинит, когда зелёный взгляд скользит снизу вверх, по совершенному телу, цепляясь за едва заметные следы, оставшиеся после памятного вечера.
И снова мысль – ненавижу, сука! Убить… убить-убить-убить…
Руки Шульдиха обвиваются вокруг бёдер Рана, и тот запрокидывает голову, отчего распущенные волосы языками пламени стелятся по спине до самых ягодиц…

It's hard, it's hard, it's hard, so hard
It's hard letting you go…
It's hard, so hard . It's tearing out my heart
But it's hard letting you go…

Нащупываю в кармане чуть ребристую рукоять. Шелест не слышен за мягко плывущей по залу музыкой. Щелчок предохранителя тоже…

…Касаюсь рукой прохладных бусин шторы. Их шелест и дробный перестук не слышен за музыкой, затопившей зал, и меня это даже радует. Видение тает, оставляя после себя горький осадок и привкус крови во рту.

Even if I say
It'll be alright
Still I hear you say
You want to end your life…

Сегодня я снова ухожу в тень. Потому что так надо. Потому что это позволит избежать многих проблем и разочарований. Мне нравится эта музыка. Нужно будет попросить Наги скачать её. Очень уж она похожа на меня. Такая… пророческая. Мне кажется, она более всех прочих будет напоминать мне о том, что я НЕ должен делать. Никогда не идти на поводу у собственных желаний. Никогда не бросаться в омут с головой. Никогда не пытаться завладеть моим персональным адом, красноволосым котёнком, танцующем сейчас у пилона.

…Now and again we try
To just stay alive
Maybe we'll turn it around
'Cause it's not too late
It's never too late

Никогда не поздно? Сегодня во всяком случае, не поздно.


* Последняя песня - Bon Jovi - (It's Hard) Letting You Go
Кому интересно - перевод Bon Jovi от Helga: (It's Hard) Letting You Go

Сегодня не могу совсем заснуть...
И утраченных секретов не вернуть...
Хочу, чтоб звезды осветили путь,
Луна мне озарила жизнь чуть- чуть...
Сегодня столько пройдено дорог:
Но от себя никак уйти не смог.
Дороги все вели меня туда,
Где душу потерял я навсегда...
Где я свою похоронил любовь...
Ведут сюда дороги вновь и вновь...
И пустота мне сердце разбивает...
И боль меня тихонько убивает...
Бездонна синева ночи очей...
И живет с тех пор печаль в душе моей.
В эти дни без тебя погибаю...
Но тебя не вернуть. Твердо знаю.
И близок уж совсем конец пути...
Как трудно, больно дать тебе уйти...