Уютно плясали тени на стенах, освещая его лицо. Я бы мог сказать ему о его судьбе всё. Вот только, не к чему пугать прежде времени. Не к чему упреждать. Это судьба, предначертанная нам, и мы не вправе менять её так, как заблагорассудится. Наверное, это мудрость свыше, отмерять каждому ровно столько нити жизни, сколько человек в состоянии принять. Ни вздохом больше. Ведь, как знать, что случилось бы с тварным миром, живи каждый из нас бесконечно долгую жизнь, приходи и уходи тогда, когда хочется. Наверное, жизни бы просто не стало бы…
Я просто занимался своими делами, как, впрочем, всегда. Даже мой переезд не станет помехой повседневному.
Мне доставляло удовольствие следить за воином. За тем, как уверенно сильные пальцы перебирают тетиву, проверяя, выдержит, не перетёрлась ли, и за тем, как то и дело, из-под длинных ресниц, сверкает его взгляд. Любопытный, осторожный, как любой охотник, лучший, из всех.
Привычно скинув безрукавку, я остался в тонкой нательной замшевой рубашке, расшитой бисером и костью. Вот тут он не выдержал, удивлённо выгнул бровь, всё же не решаясь задать вопрос. Нет, на него я не отвечу. Пусть любопытство сотрёт грань страха и осторожности. Я упредил его порыв преградить мне путь, покачав головой. Это моя жизнь, и ему сейчас в ней не место.
Тихий размеренный гул бубна, и мой голос вплетались в пение разыгравшейся метели. Сквозь ветер слышался тонкий перезвон бубенцов. Мне холодно, очень холодно, но духи моего снежного мира не отпускают, вертятся, пляшут вокруг, нашёптывая, понукая, то и дело забираясь холодными руками под одежду, целуя ледяными губами, отнимая тепло, взамен отдавая самое драгоценное, что способны дать: знания для моего народа, предупреждения о коварных ледяных ловушках, и о том, где и когда нападут снежные волки.
Я танцевал, танцевал с ветром, позволяя ледяным ласкам достигать самого сердца. Утром (или когда утихнет метель), я вряд ли смогу даже глаза открыть. А мои жестокие любовники всё не отпускали меня…
Не знаю, сколько времени прошло, когда почувствовал боль. Такую, от которой хотелось кричать. Но вместо этого, я судорожно вздохнул, попытавшись свернуться клубком на своём ложе из шкур. Кто-то очень крепко держал меня, а боль, рвавшая меня на части, растекалась огнём по животу и груди, сводила судорогой ноги. Источником же боли было… тепло. Тепло живого человеческого тела.
Я сдержал крик, и из горла вырвался только стон. Он слишком хорошо знал, как согревают. Лучше бы не знал.. Да, наверное, лучше бы не он вовсе приехал за мной. Потому что вызвать ревность духов – значит, рано или поздно обречь себя на смерть.
Он был наг, и его жар заставлял меня едва не выть от боли. Мой спаситель и невольный палач. Человек, чьё милосердие станет ему карой.
- Ты… не должен был… нельзя… - мне казалось, я говорю спокойно и уверенно. Мне казалось, я спокоен и не выдаю истинного своего состояния. – Обратить на себя гнев духов…
Он только сильнее прижал меня к себе. Новая судорога пронзила моё тело. Слабое, измученное тело, и я содрогнулся. А он вздрогнул и шумно выдохнул, сквозь сцепленные зубы.
- Ты мог умереть, Духовидец. Я не мог допустить этого.
- Они… видели тебя… - я с трудом разлепил веки, ставшие единомоментно тяжелее лежалого прошлогоднего льда. В темноте, расцвеченной редкими сполохами огня, единственным настоящим выглядел… его взгляд. Угли, раскалённые, прожигающие насквозь. – Ты… не понимаешь…
Я сдался, позволяя боли снова и снова овладевать мной. Духи и боль неразлучны. Даже теперь они со мной.
Почему же ты не сказал мне об этом раньше, учитель?..

Я не знаю, когда я понял, что проснулся. Наверное, когда робкий луч солнца коснулся моего лица. Или когда морозное дыхание опалило обмётанные губы. Я больше не чувствовал боли, но тепло не покинуло меня. А ещё… ещё я чувствовал, что мы движемся.
Я пошевелился. Всё ещё слаб, но мой дух прочно держится в теле, и в ледяной хоровод не спешил. Что ж… значит, ещё есть время. Пока что есть.
- Как твоё внешнее имя? – как я не был слаб, мой голос неожиданно громко разнёсся в тишине.

- Кира. – воин отпустил ремни упряжки, позволяя собакам самим выбирать пусть среди заснеженных холмов. О моём имени по вполне понятным причинам вопросов не задавал. Да, в общем-то, это и не нужно. Духовидцы не имеют других имён, кроме имени Рода.
- Кира… - имя растаяло, как зимняя ягода, лёгкое, звонкое. – Я благодарен тебе, воин, но ты поступил очень опрометчиво.
Мне ещё только предстоит с лихвой испить беды.
Этой бесконечной ночью мне удалось сделать то, что я был обязан совершить. Когда уходит один Духовидец, на смену ему всегда приходит другой, получая в дар от предшественника Имя Рода. Но право получить Имя нужно завоевать, как и всё в этой жизни. Нам ничего не даётся даром. Если мы хотим жить – мы рождаемся, в боли и муках. Мы взрослеем, выживая в суровом мире, где каждый за себя, и только те, кто жизнь нам дал, некоторое время идут бок-о-бок с нами, поддерживая, а потом уходят, предоставляя нам самим постигать суть жизни. Если мы хотим любить… Мы должны растопить лёд, сковывающий дух любимого человека, или разбиться, искровавив ледяные шипы.
Я тоже сумел отстоять своё место под солнцем. Пусть на хрустком насте, пусть ценой дорогой, но смог.
- Ты мог умереть, Духовидец. – Он стоял на полозьях, глядя на меня сверху вниз. Убийственно-серьёзный, собранный, будто не с человеком говорит, а собирается драться за каждый глоток воздуха.
- Я так и так умру. – я попытался пожать плечами, но не смог даже пошевелиться. – А тебе, из-за твоего, воистину, неразумного поступка, придётся умирать вместе со мной.
Я не увидел, я, скорее, ощутил, как он вздрогнул. И снова подумал, что, по сути, ничего не знаю, кроме его имени. Он тоже не знает ничего. Но из нас двоих - мне даровано больше знаний.
Да, теперь даже смерть одна на двоих. У него и у меня. И жизнь. Что бы ни оставалось у него в селении, больше тварному миру он не принадлежит.
Он молчал, неверяще, тяжело молчал, словно решая, лгу я или нет. Я не лгу. Я никогда не лгу и никому. Могу просто не ответить на поставленный вопрос. Может, я и не прав, но… В мире нет лжи. Правда во всём: в небе, в земле, звери тоже не умеют лгать, как не умеют лгать бесгласые рыбы и прочие твари, и только люди придумали ложь. Зачем? Может, когда-нибудь мне будет позволено познать ответ. Но пока, я сам не стремлюсь к этому.
Он молчал, а быстрые сильные хаски уносили нас прочь от моего покинутого жилища.
До селения мы добирались весь день и часть ночи, останавливаясь ненадолго, чтоб дать передохнуть собакам и наскоро перекусить.
Я мог бы развеять тяжёлые мысли. Мог бы раздавить надежду, робкими ростками пробивавшую талый снег в его душе. Вместо этого, я лишь глубже погружался в собственные мысли, обращаясь к самому истоку.
Ко мне приходил Наставник, прежний Духовидец Рода. За его спиной отплясывали снежные тени, и сквозь шелест снежинок слышался перезвон бубенцов в волосах. Я никогда не скучал по нему. Мне было некогда, ведь я, дитя духов с самого рождения, постигал их язык, учился читать знаки и… пытался раньше времени не попасть им на глаза. Тот, кто хоть единожды удостаивается их взгляда – отмечен. Кто сможет воззвать к ним – любим. А кто отвернётся, или подарит толику своего внимания иному – получит их ревность. Духи ревнивые любовники. Меня же они ревнуют ко всему живому.
Я плохо помню свою мать. Говорят, она была очень красива, и очень не похожа на родовичей. Её отец был черноволос, дед, прадед, мать, все носили отпечаток великой ночи. Её же волосы были цвета солнца на рассвете, цвета жаркого огня, дарящего тепло и жизнь. Она была отмечена, но не могла быть Видящей. Она была слепа. Однако, это не помешало ей выжить, как и все, сражаясь за свою жизнь с отчаянностью загнанного в ловушку зверя.
Подобной ей – не было мастерицы лучше. С одинаковой сноровкой она могла вышивать мелким бисером по мягкой оленьей шкуре, и бить неосторожного соболя на звук. Она знала все тропки в родном полесье, и никто не думал, что однажды никто не сможет дозваться её. Искали три дня и три ночи, невзирая на слово Духовидца. Не верили. Старик же сказал, что её нужно ждать с рассветом четвертого дня. Так вышло. Она пришла сама. Пришла, зажмурившись, слепо шаря перед собою дрожащими руками. А потом она открыла глаза…