В одном госпитале Лондона есть отдел АйТи, где работает местный светило — Джим.
Обращайся к нему с чем угодно — выпить кофе и починить душу, взломать Форт Нокс и удалить чей-то тумблер.
Он милый и вежливый молодой человек, смущается под взглядом девушек и роняет вещи в присутствии симпатичных парней. Поговаривают, что он гей. От этого число любопытных поклонниц только увеличивается.
Одна работница морга, Молли, однажды задается вопросом, что же делает загадочный Джим, когда двери закрываются. Когда нет потока людей и вопросов, когда гаснет свет. Ее чуткий женский взгляд замечает остатки еды на заказ и принесенное откуда-то оранжевое одеяло. Будь она Шерлоком, то сразу бы смекнула, что у него в кабинете заложник. Но девушка лишь пожимает плечиком и думает, что он такой же трудоголик как и она сама.
Ни у кого не мелькает и мысли, людей без мозга и навыков дедукции, что на самом деле забавный малый — не тот, за кого себя выдает. Что его теплый взгляд сменяется холодным и расчетливым, лишь только закрываются двери.
В кабинете техподдержки он держит парня, Джима из АйТи, тоже брюнета, но будь он хоть блондином — документы не так сложно подделать; возможно, гея, этим никто не интересовался. Он кормит его, и поит горячим какао, и угрожает убить его мать — она такая стерва.
Безобидный Джим исчез из жизни совсем не из-за угроз, его не ловили и не обвешивали взрывоопасными гирляндами, нет, вообще-то он сам напросился.
Моля у Санты каждый год криминального злодея, чтобы взорвать чертов город разбитых надежд.
Однажды его услышали.
Его похититель улыбается мягкой улыбкой и носит его футболки, но Джим видел его настоящим, с властным взглядом и гримасой одержимости на лице. Джим думает, что у него красивые глаза и точно знает, что сильные руки. Еще он умен, настолько, что не позволяет компьютерной возне занимать свое время. Ему почти нет дела до людей — Джим слышал только одно имя, произнесенное за все время. Кажется, Шмит, а может Шерри. Ему запретили думать об этом, да и не очень хочется.
Возможно, однажды Джима убьют за ненадобностью, отключат отслуживший свое виртуальный диск, вот только он не будет против. Да, определенно, у его мастера красивые глаза.
А еще ему пообещали, что Лондона больше не будет.

Сейчас снова зайдет назойливая сотрудница морга, а он спрячется под стол и будет пялиться на идеально начищенные туфли Великого притворщика.
Колесики офисного кресла и туфли — его предел. Выше он обычно не смотрит.
Его определенно убьют…
собственные нездоровые мысли.
Мать всегда говорила, что он робот, а не человек; помешанный на таких же машинах, как он сам. Мориарти говорит, что он его идеальное прикрытие.
Джим чинит компьютеры, Мориарти обаятельно улыбается, Мориарти следит за Шерлоком, Мориарти продумывает плановые преступления, Джим чинит компьютеры — обеспечивает алиби. Определенно, они хорошая команда.
Голос Молли все ближе, криминальный гений легонько пихает Джима из АйТи носком туфли в живот, и его сердце снова бьется.
«Я не робот, мама».
И когда раздастся «бум», неизвестно, кто будет смеяться последним.

Пустой офис, остывшая еда, смс от Него с очередными квестами. Джим протирает красные глаза, глотает кофе, просматривает тумблер.
За окном светает.

За окном светает.
После бутылки виски и второй - да нет, третьей уже пачки сигарет за ночь безудержно хочется спать, поговорить с другом, вызвать Шерлока на очередной поединок гениальных планов. И шоколадного печенья.
После виски и сигарет всегда хочется печенья и что-то сделать с Шерлоком.
Но закадычный враг опять умотал в скучнейшую Беларусь, словно ему там медом намазали; друзьями Джим так и не обзавелся, печенья в доме нет уже давно, а спать - это слишком скучно.
В десятый раз обновить блоги - много нового, ничего интересного. просто удивительно, насколько диким собранием банальностей становятся посты в ночь с пятницы на субботу. Алкоголь, начало уикэнда и приближающиеся праздники словно приводят мозги большинства людей к общему знаменателю. Такое ощущение, что за две недели до Рождества человечество массово заражается праздничным вирусом и трет со своих допотопных жестких дисков все, кроме мыслей о семье, праздновании и подарках.
Со скуки Джим проверяет почту пары высокопоставленных правительственных чиновников - но и там все то же самое плюс пара давно планируемых политических интриг, предсказуемо отложенных до "после праздника".
Обидно. С какого это счастья померший две с лишним тысячи лет тому назад человек вдруг становится важнее продуманных планов, идей и страстного желания насильственными методами кардинально "изменить жизнь к лучшему", как воет одна навязчивая реклама.
Не то, чтоб Джим часто смотрел телевизор , но именно эти строки постоянно перебивают программы новостей.
Видимо, придется-таки отправляться на свидание с кроватью.
Когда решение "пойти спать, может днем будет интереснее" формируется окончательно, Джим вздыхает и готовится опустить крышку лэптопа.
В это самое время иконка почтовой программы радостно ухает и машет кожистыми крыльями
Серая лента ползет поверх панели задач, зелеными буквами сообщая:
"From: incredible Irene To: Jimmy-boy Subj: В Америке жуткое пиво"

Секундное движение по тачскрину.

"From: incredible Irene
To: Jimmy-boy
Subj: В Америке жуткое пиво

Йорк достал - пиво хреновое, мужики страшные, бабы толстые. Встречаю Рождество в Лондоне. Будешь рад мне?"

Джим улыбается и строчит ответ

"From:Jimmy-boy
To: incredible Irene
Re: В Америке жуткое пиво

Добро пожаловать домой, красотка. Как насчет подарка нашему общему знакомому? Есть мысли?"

Печенье и поспать отходят на второй план. У Джима Мориарти нет друзей, но у него есть очаровательная коллега.
Они что-нибудь придумают.

Они что-нибудь придумают.
О, они обязательно что-нибудь придумают, и нет никакой гарантии, детка, что это не будет касаться тебя. Дрожи в своей теплой постельке, ворочайся под своим мягким одеяльцем. Любой комфорт стоит денег, но психологический - тех денег, которых у тебя нет.
Если ты читаешь эти строки, ты предупрежден.
Если ты читаешь эти строки, ты уже мертв.
Он не придет к тебе сам, он будет сидеть за гладким, пустым столом - никаких степлеров и пачек бумаги - и слушать соседку, которой надоела твоя собака. Или брата, которому надоел ты сам. Может быть, кого-то из твоих коллег. Может быть, абсолютно незнакомого тебе человека, совершенно случайно желающего тебе смерти. Мало ли в мире людей, которые тебя ненавидят?
Он будет сидеть за столом, улыбаться, приподнимать свои выразительные брови, округлять свои изумительные глаза, и холодно просчитывать в своем восхитительном уме способы тебя убить. Что-нибудь новое и оригинальное. Или, может быть, у него не будет настроения для оригинальности. Тогда что-нибудь эффективное и простое.
И он обязательно что-нибудь придумает - они придумают, вместе с тем человеком, который придет просить о смерти. Может быть, твоей смерти, может быть, смерти случайного человека. Только из-за того, что ненавидит гудящий мотор твоей машины рано утром, или только из-за того, что сам на пороге.
Он выслушает любого. Поможет любому. Он так добр, не правда ли, детка?
Ты боишься? А тебе стоило бы бояться. Твоим коленям подкашиваться, зубам стучать, а коже потеть. Все должно расплываться перед твоими глазами, пока он будет водить своими ухоженными пальцами по краю своего офисного стола и чуть заметно хмурить брови, обдумывая детали. Может быть, ты даже не знаешь о его существовании - хотя стоило бы. Я удивлю тебя, золотко, но туман в твоей голове не заменит мозг. Чего нет - того нет. Жаль, конечно, что ты умрешь какой-нибудь нелепой смертью, пока он будет пить кофе и разговаривать с очередной глупой девицей с работы - его другой работы, не той, на которой он гениальный преступник, а на той, где он улыбчивый нерешительный гей. Очаровательное мягкое существо, притягивающее к себе менее очаровательных, но таких же мягких. Когда он будет рассказывать ей про какую-нибудь ерунду, вроде потерянного галстука - ты знаешь, люди любят обсуждать мелочи - твое тело будет истекать кровью, или корчиться от удушья, или разрываться на части. Ты даже не узнаешь его имени, никто не скажет тебе. Есть, конечно, крохотный шанс услышать - совершенно случайно, но ты никогда не поймешь, что оно значит.
Мориарти.
Возможно, прямо сейчас, когда ты лежишь в своей постели, твоя судьба необратимо меняется, без твоего ведома и согласия.
Остается только ждать, дорогуша. Пока не случится самое значительное событие в твоей жизни.
Ждать.

Ждать. Ждать, пока Джон отвернется, только чтобы ответить на звонок. Ждать, пока Джон уйдет на дежурство, чтобы снова набирать его номер, скрывая саму вероятность его существования, как постыдное знакомство, о котором не принято говорить вслух.
Больше всего на свете Шерлок хочет, чтобы Джим приехал. Больше всего на свете Шерлок хочет это прекратить.
Их ночи пахнут виски и льдом, немного утренним кофе, поцелуями и жарким дыханием. Они звучат в тишине сбитым пульсом и прерывистыми стонами. Это неправда, что у Шерлока нет сердца, оно есть, просто никто не мог заставить его биться до сих пор, так, как делает это Джим. До этого Шерлок вообще не подозревал, что можно чувствовать именно так и никак иначе.
Джим зовет его "мой дорогой". Джим зовет его "секси". Джим зовет его "девчонкой" и смеется, выгибаясь под сильным телом в кажущейся бесконечной судороге оргазма. В эти моменты Шерлоку кажется, что он готов убить Джима, убить только для того, чтобы потом уйти сразу же вслед за ним, ведь без него будет так скучно и так невыносимо пусто.
Шерлок не представляет, как он жил без Джима. Не представляет, как он мог засыпать без теплой руки, сжимающей его пальцы, без таких ласковых и таких правильных поцелуев, без его ежедневных звонков и шепота в трубку, который, кажется, уже намертво вшит Шерлоку под кожу, пущен по венам, вшит в сердце, которое, конечно же, уже совершенно бесполезно жечь.
Пальцы Джима подносят сигарету к губам Шерлока, предлагая затянуться и о, мой Бог, это похоже на Рай, если только он существует. Джим подливает в стакан виски, тихо звенит лед, ударяясь о прозрачные стенки. Теплая ладонь ласкает тело Шерлока, повторяя каждый изгиб, заставляя его умолять о большем.
Никаких ненужных моральных сентеций, ни одного упрека, только поощрение. Боже, как же Шерлоку этого не хватало.
Джим смеется над его мальчишеской жадностью первооткрывателя и над чистым, почти восторженным наслаждением всеми запретными плодами, а Шерлок хмурится и язвит в ответ, требуя очередную сигарету. Джим никогда и ни в чем ему не отказывает.
Они засыпают с рассветом, прижавшись друг к другу - два дюйма и десяток невысказанных слов между телами, рука в руке, одно одеяло на двоих. Серое небо Лондона хмурится сквозь неплотно задернутые шторы. Утро всегда приходит вовремя.

Бредовая аллегория, порожденная измученным моском в конце адской трудовой недели))

Утро всегда приходит вовремя.
И выводит тебя на свет. Какие бы глубины своей внутренней тьмы ты не исследовал, как бы долго не блуждал в потемках... Утро было твоей надеждой.
И однажды, когда сил уже совсем не оставалось, когда ты готов был сдаться, смирившись с окружающим тебя миром или взорвав его в последнем отчаянном выплеске, готов был стать одним из всех или перестать быть вообще, ты увидел его — долгожданное Утро.
У него были черные кудри и бледная кожа, пронизывающие точно лучи рентгена глаза и полные, мягкие даже на вид губы, у него был так нужный тебе свет — не яркий палящий зной полуденного солнца, не кроваво-красные умирающие отблески заката, а легкий, полный обещаний и намеков на невозможное, искрящийся в каждом луче, - как раз такой, что уравновесит твою тьму. И только посмотрев на жизнь под утренними лучами, ты увидел, что она цветная. Ты понял, что черному и белому есть альтернативы и захотел попробовать их. Жизнь снова заинтересовала тебя.
Ты догадывался, что в тот самый момент, когда ты ощутил теплые лучи утра, оно также почувствовало уютную бархатность твоей тьмы. Едва окунув в тебя случайный первый луч, оно уже со всей энергией жаждало осветить собой все твои глубины.
Вы больше не могли быть по отдельности. Притягивая друг друга и притягиваясь сами, вы кружили в безумной пляске теней, порождаемых столкновениями света и тьмы. Иногда тени ломались, то поглощенные твоей тьмой, то высвеченные в ничто его лучами, но кому есть дело до теней?..
Ты удивился, узнав, что ему. У его теней даже были имена — тень по имени Лестрейд, тень по имени «злейший враг», тень по имени миссис Хадсон... а тень по имени Джон почти всегда была рядом с ним. Зачем? Разве ему недостаточно интересно с тобой?
Не сразу, но ты понял и это — свет, вторгаясь в пределы тьмы, рождает причудливые узоры теней, но тьма, поглощая источник света, остается лишь тьмой. Тебе никогда не были нужны тени. Тебе нужен лишь свет. Который, когда игра подойдет к концу, ты погасишь.
Хотя с его точки зрения это он закончит игру, рассеяв твою тьму, проникнув своими лучами в самые укромные ее уголки, ничего не оставив сокрытым...
Но вы единодушны в одном, игра стоит того, чтобы жить, и потому — игра продолжается!

опоздала, гм, ну да ладно )

Утро всегда приходит вовремя. Никакой недосказанности - слова как чертов свет, пробиваются даже в самые плотно зашторенные окна, утром обрушиваются шквалом, во-вре-мя, всегда - вовремя.
Мои слова - твои слова, Джеймс, мой свет - твой свет, спаси и сохрани, боже, католическую веру в безнаказанность. Бог верит в твое искупление, а значит - ты спасен, чист изнутри, а значит - еще один круг, и еще один круг, легким бегом, легкой поступью, шагай по головам, не верь и не доверяй, твори свое зло, все вернется, утром - все.
Религия не приемлет Сатану, Сатана не приемлет религию, он заглядывает в окна ночами, грешники не запирают стекла, ты знаешь? Он ищет, проникает вместе с темнотой в самые защищенные квартиры, и сердце его стучит бешенным ритмом - у него есть сердце, и этим он отличается от Бога - когда он видит готовые проклюнуться ростки злобы, ярости, ненависти, он синтезирует нужные мысли, черный зонтик раскрывая над вашими головами, ночными шорохами, страшными снами, он взращивает это зло, привязывая вас - к себе, он - не отпускает, он - всегда рядом.
Ты видел его, верно? Холодом в груди, кровью под ногтями - ты не любишь пачкать руки, и это почти физическое - ты видел его ближе, чем мог себе представить, он тянул к тебе свои руки, по-отечески ухмыляясь. Он - Отец, и он же - палач, он хуже смерти, та всего лишь прекращение жизни.
И когда тебе уже кажется, что тебя сжало тисками его ласковыми угрозами, скупыми похвалами, острыми клещами, приходит утро.
И твой Боже снова с тобой, и ты прощен - на этот раз и снова, и это возвращение к началу, повторение одной и той же жестокостью, сводят тебя с ума.
Но тот, честный и беспощадный, несет за собой ужаса втрое больше, он не врет и не оправдывает, и он всегда готов принять тебя в свои объятия.
И ты ищешь, свободы, равенства, тебе смертельно надоело разрываться пополам, и жмурить глаза перед светом, но все, что есть - тихий шепот ночами, ты мой, Джим, ты весь мой, до самого последнего страха, не пытайся освободиться.
Ты божья радость, вины и грехов столько, что век пировать можно, он тебя не отпустит, и бесполезно пытаться, раз за разом, все страшнее греша, он знает, что тот, другой, тебя ловит, цепляет и держит тебя еще сильнее.
Шерлок - спасение, Шерлок - новая церковь, новая религия, в нем силы столько же, сколько в тех, кто рвет тебя на части.
Утро приходит вовремя, Джим, но ночь никогда не растворяется до конца.
У него серые глаза.
Он - между.
Он - сильнее.
Вытащит.
Вырвет из цепких лап божьих, из вечного его капкана.
В этот раз все будет по-другому.

— … игра продолжается! Мяч в штрафной зоне, удар, го-о-о-ол!
Эндрю чуть морщится, то ли от холодного пива, то ли от полузадушенных «ура, йохохо» от столика в стороне, за которым собралась компания явно изрядно надравшихся личностей.
Он чуть опирается на барную стойку и задумчиво смотрит в пузатый экран телевизора, висящего на стене.
Эндрю всегда ценил такие свободные вечера, когда он был свободен от работы, мог оборвать телефоны, забывая вообще как говорить, и просто слоняться по городу, заходить в случайные кафешки, смотреть на людей. В такие моменты все мысли уходили прочь, теснясь под напором безграничных осязаний-ощущений и просто вакуума.
Для того чтобы играть людей, иногда приходилось просто стать тенью и одновременно частью каждого.
А еще для того чтобы стать собой, отпустить навязанные эмоции, не свои переживания. Это, наверное, самое сложное.
Эндрю чуть хмурит изящные брови и проводит пальцем по бокалу. Бармен понимающе улыбается, протирая стаканы.
Он всегда слишком вживался в роли, влюблялся в них и был верен до самого конца. А после наступала…
— Пустота.
Что?
Он моргает несколько раз и поднимает голову, нервно облизывает тонкие губы.
Бармен мотает лохматой головой в сторону зала:
— Говорю, пусто сегодня. Как повымирали все.
Эндрю кивает и улыбается.
Бывает, что такие вот случайные встречи могут вскрыть что-то глубоко внутри.
— Знаешь, сынок, — он наклоняется почти на личное расстояние, его умные глаза в сетке морщинок делают его похожим на пирата, — когда работаешь в баре, много людей повидаешь.
Эндрю вежливо кивает, боясь показаться слишком заинтересованным. В его голове тут же рождается картина, в которой он мог бы сыграть его…
— Они проходят мимо сотнями, каждый со своим запасом болячек и проблем, и каждый день смотря на них, веселых и беззаботных, озабоченных и усталых…
В его голове уже рождаются реплики и выражения лица, интонации и образы, и когда он понимает, что бармен замолчал, и переводит на него взгляд, на лице того сверкает улыбка. Теперь он напомнил ему индейца из старых сказок.
— Что? Тогда что?
— Мне кажется, что все мы встречаем друг друга неслучайно, вот что. А теперь возьми и позвони ему.
Эндрю резко вскакивает сам не свой. Хватая шарф и оставляя на стойке купюру, бросает «Сдачи не надо».
Бывали дни, когда он наслаждался пустотой, сбрасывал звонки и забывал о работе, ходил и смотрел на людей, дышал морозным свежим воздухом. Его мысли улетали в небо вслед за струйкой горячего пара изо рта.
Но сегодняшний день был особенно тихим и пустым, потому что он не мог решиться позвонить своему напарнику по «Шерлоку» и сказать…
— Привет.

кому интересно, продолжение.

Совсем-совсем коротенькое =)
ВАРНИНГ: Оно как бы в рифму, надеюсь папочка не взрывает плохих поэтов =)

Всему свое время. Я дерну за эту нить, и сотни кусочков обрушатся с резким звоном. Тебе, дорогой мой, конечно не победить, но всласть поиграть я тебе позволю. Лондон - песочница, поле для детских драк, пусть кто-то и видит в нем вечное поле боя. Только, мой милый, я же тебе не враг, я - твоя тень, распростертая за спиною. Я - наизнанку вывернутый мотив, твое отражение, только вниз головою. Я - часть тебя, и, даже не победив, ты победишь, поскольку ты станешь мною. Как аверс и реверс одной медали, как шприц и наркотик - мы созданы друг для друга. Как Джекилл И Хайд - мы сами себя создали; мы сами убьем себя, чтобы развеять скуку. Союз совершенен, как скальпель и кожа, удавка и шея, коньяк и отрава - мы так идеально друг с другом похожи. Ты будешь бриллиантом, я буду - оправой. Ты туз, а я - Джокер, сдана колода, поставлены ставки и начат бой. Давай поиграем! Сегодня, я - вода! Сегодня ты - жертва, и только мой. Давай поиграем! Будет опасно! Будет нескучно, и пули над головой! Давай поиграем, я знаю, как страстно, мучительно-жадно ты хочешь сыграть со мной...
Давай поиграем?

Черт, чуть чуть не успела))
Всему свое время.
Время встречать рассвет, время растянуться на диване, время пить кофе...
Время скуууучать...
Джим Мориарти, гениальный убийца, гениальный вор... убивает время и ворует чужие фразы.
На заставке сотового — череда сменяющихся фотографий — Шерлок склоняется над трупом, гуляет, обедает в одной из неприметных лондонских забегаловок, стоит у окна своей квартиры на Бейкер-стрит, веселый Холмс, серьезный Холмс, задумчивый... Шерлок смотрит прямо в объектив..и усмехается.
Флиртуем, Шерли? Детка, мы же оба знаем — папочка будет сверху... Снова, снова, и снова.
Тебе меня не поймать, мой милый детектив, пока я сам этого не захочу.
Кстати, это...заводит))) Пожалуй, сейчас не помешал бы холодный душ — за неимением чего-то...погорячее.
Черт.
Надо бы почистить телефону память, — на некоторых фотографиях Уотсон упорно попадает в кадр, вызывая раздражение и желание стереть его, как со снимков, так и из жизни.
Никакого холодного душа с этим Джоном Уотсоном не надо((
Но кто тогда будет вести тот самый блог, который так развлекает меня, да и что там говорить, частенько "делает мой день"?
Я вздыхаю, и думаю, что Джон — необходимое зло. Потом сам же смеюсь над получившейся шуткой.
ОК, Джонни-бой, твои пальцы держат твою жизнь, буквально. И пока они печатают что-то, что приходится мне по душе, они будут оставаться при тебе, а не служить запонками к моим очаровательным галстукам. Тем более, с этими галстуками гораздо лучше будет смотреться Шерлок...обнаженный, связанный ими Шерлок.
Ням-ням.
Лакомое наваждение, такое доступное и недоступное одновременно. Ну точно как фаст-фуд — не в смысле дешевизны, конечно, хотя я бы порекомендовал тебе другого стилиста, дорогой, — а в смысле сочетания заманчивого для желудка запаха и вкуса, и гарантированной язвы после такого питания. Ты — моя дурная привычка, Шерлок.
И ты отвлекаешь меня от работы в мой же законный выходной.
А если я не работаю, тебе тоже становится скууучно...
Так что, милый, прекращай улыбаться мне с экрана.
Шоу продолжается.

ООС такой ООС, но это же драбблы, черт возьми Играюсь. Все подарки настоящие
«Давай поиграем?» — Джим уже выхватывает из рук Шерлока собственный подарок, раскрывая темно-синюю упаковку и вытаскивая большую и тяжелую темную доску из пластика. «Я подумал, что тебе должно понравится. Они в моем вкусе, так похожи на тебя. И на нашу игру».
«...Логические игры?»
«Не совсем, не совсем...» — качает головой, руки шарят по гладкой поверхности, находя тайную кнопку — фигуры, прячущиеся внутри шахматной доски, выезжают вперед — «Безумно стильные и сексуальные. И дорого мне стоили».
Взгляд скользнул по продолговатым и слегка волнистым, гладким фигурам.
«То есть я, как эти шахматы, могу возбудить только полного извращенца?»
«То есть не понравилось?» — Мориарти состроил нарочито обиженную гримасу. Замер.
И правда обиделся
«И как в это предполагается играть?»
«Оооо, сейчас я всё покажу, юная леди! — Джим тут же оживляется, подмигивая Шерлоку — «Главное — следи за руками и повторяй... Выбирай свои фигуры».

Мориарти лежит на его диване и курит, над головой у них всё гуще собирается облако дыма. У Миссис Хадсон есть пожарная тревога. Отключить. Но тело так расслаблено после торжественного опробования подарка, что пошевелиться совершенно невозможно. Пусть всё так и останется.
«Хочешь?» — игривый тон, над Шерлоком зависает сигарета. На затяжку
«Нет. Пластыри, ты же знаешь»
«О да, ты так принципиален, мой герой. Ох уже эти вредные зависимости, приходится исхитряться чтобы обойтись без них. Хорошо что я незаменим, правда, Шерли?»

Молчит. Шуршание
«С рождеством» — пакет ложится Мориарти на голый живот. Джим не может сдержать улыбку — он купил-таки.
Маленький фирменный пакет. Westwood.
«Не смог придумать что мне понравится?»
«Не смог устоять»
В руках у Джима что-то мохнатое, невнятного цвета, с фирменным ярлычком Вивьен Вествуд. Ужас, мелькнувший в глазах, сменяется весельем) Поворачиваешься к нему.
«Ролевые игры, Шерлок?»

Джим следит за тем, как ты вертишь в руках самую необычную фигуру, то захватываешь пальцами кольцо, то гладишь гладкую продолговатую форму, обхватывая ее рукой.
«Нравится королева?»
Этот — в следующий раз.

поздно, ну и ладно. зато джон\джим^______^

— Давай поиграем, — говорит Джим, вальяжно "проплывая" мимо в своих безумно дорогих туфлях и брюках без единой складочки.
Джон лежит на полу, связанный колючей проволокой, которая даже через его пуховик врезается при каждом вздохе, разрывая мягкую ткань; одна проволочина неприятно царапает щеку, когда он пытается повернуться.
— Ты больной? — Джон даже не испуган, он устал, и ему кажется, что после войны он попал прямиком в сумасшедший дом, полный неповзрослевших детей.
Мориарти вскидывает брови домиком и странно улыбается. Должно быть что-то в докторе Уотсоне, что отличает его от простых людей без мозга. Что мог найти в нем Шерлок; что он проглядел?
Джим кидает еще один быстрый взгляд на светлые взъерошенные волосы, скользит по сжатым в упрямую черточку губам.
Есть что-то непривычное и заманчивое в его уверенности и холодном спокойствии, в отношении ко всему происходящему как бы со стороны.
Джим подходит к лежащему на полу доктору и чуть наклоняется. Протягивает:
— Расскажи мне о войне, Джон. Я расскажу тебе, как я убивал.
Джон моргает несколько раз и насмешливо выдыхает:
— Сегодня я не настроен на басни.
— С каждого по истории, Джон, а когда они закончатся, приступим к одежде, м, как тебе, Джонни? — Мориарти встает, демонстративно отряхивается и заливисто смеется.
Рябь от воды бассейна отражается на потолке, стенах и их лицах, усиливая ощущение нереальности происходящего. У Джима зияющие черные дыры вместо глаз, и Джон едва в них не проваливается.
Вглядываясь в бледное лицо, он размышляет о том, чего ему не хватает, гениальному преступнику с идеальным прикрытием.
— Тебе одиноко, Джим? Когда плоды твоих трудов никто не ценит. Хочется похвалы и страха в глазах? Заведи себе своего блоггера.
На лице Мориарти тенью мелькает что-то похожее на злость, Джон Уотсон пытается сесть, ворочаясь на полу, как гусеница-переросток.
— Мне не нужна лесть, Джонни-бой, это так глупо и жалко.
Джон сглатывает, в горле невыразимо сухо.
— Тогда что тебе…
— Просто расскажи о гребаной войне, — ярость Джима вмиг спадает, голос тихий и даже какой-то усталый, он садится на скамейку в расслабленной позе и складывает руки домиком. Что-то в этом жесте, таком трогательном и до боли знакомом, заставляет Джона просто подчиниться.
И он рассказывает холодным голос диктора, Джон не тянет время, он просто исчезает, выпадает из реальности, перед глазами снова дождь из земли и красно-зеленое, кровь на военной форме.
У Джима очень хорошее воображение, так что они смотрят одно кино. У Мориарти в глазах ни жалость, ни азарт, в его голове не работают механизмы, и не щелкают мысли.
Джон не знает, зачем это ему, да и вряд ли поймет.
Скоро придет Шерлок, и он должен будет сказать «Не ожидал такого поворота?».
Прыжок из прошлого в будущее, а настоящее сейчас выпадает клоками.
Когда в конце рассказа Джим проводит кончиками пальцев по окаменевшему лицу Джона, тот вздрагивает и смотрит на него, как на инопланетянина.
— Твой психотерапевт сосет, — тихо улыбается Джим и целует его в намокший лоб.
Внутри он улыбается еще сильнее, потому что в этот раз, перед привычной гримасой «ты псих», Джон на миг выглядел чуть более удивленным.
Через час придет Шерлок, и он должен будет повторить «Я смогу остановить Джона Уотсона. Остановить его сердце.»
Смотря очередной раз в пустые глазницы Мориарти и на его порозовевшие щеки, Джону на секунду кажется, что он только что выпил его эмоции.
Но он не отдаст ему свою душу, чего бы ему это ни стоило.
На балконе скучают снайперы, передавая друг другу жвачку.
Люди такие люди.

не вычитывала, надеюсь, Джим простит мне некоторые ошибки, которые, наверняка, имеются

Этот - в следующий раз. Вытянутое лицо, острые, неприятные черты лица. По выходным - пьет, в браке - несчастлив.
от него пахнет загубленным талантом и застиранными рубашками, даже через глянец фотобумаги, и это так же отвратительно, как вонь разложения, так же отвратительно, как
Работает, не чтобы выжить, и не ради удовольствия, о, нет. Чтобы хоть в чем-то быть не хуже жены. Любовница - лишь дань лондонской моде, так же, как и любовь к разбавленному содовой пиву и походы на футбольные матчи.
истинные англичане давно вышли из тиража, и город стонет от боли, чувствуя как по его мостовым ходят эти британские янки, чувствовать это, слышать его крики, скоро это кончится, лондон давно нуждается в реинкарнации, этот чертов лондон
Ан-дер-сон.
Его зовут Андерсон. Это имя строгими буквами выбьют на камне, что будет стоять над его могилой. Его найдут, этого парня, найдут его тело. Интересно, захочет ли жена хоронить его в закрытом гробу? Или просто отправит в крематорий?
нет ничего, что могло бы удивить эту чертову изысканную публику, вспоротые животы, вырванные с корнем глаза, все это видели, не ново, в наш век информационных технологий, до тех пор, пока это не сделают с ними самими, под наркотиком, в сто раз усиливающим мощность боли, до тех пор, пока
Его смерть всколыхнет лондонскую прессу. Наверное, они придумают что-то романтичное. Мститель, разрушающий коррумпированную полицию Лондона изнутри. Или же просто, маньяк, ищущий справедливости. С погибшей женой - детьми, матерью - по вине полицаев погибшую, конечно. А может, какая-нибудь захудалая газетенка назовет его новым Джеком-Потрошителем и прославится на весь город тем, что, смакуя подробности, будет описывать каждое убийство до последней мелочи.
И этот парень, с глазами серыми и безжизненными, который живет от смерти до смерти, радостно хватая каждую подачку, станет знаменитым, его - когда-нибудь - начнут узнавать на улицах. Когда он перерастет свою нужность.
их, латентных маньяков, слишком много для этого маленького, перегруженного несчастьями мира, слышишь, как воет за стеной твоя соседка, бьет по стене кулаками, знаешь, чего она хочет, знаешь, о чем думает, знаешь, что таких, на грани забитых - миллионы, и пробудить их животное начало до смешного легко, и до смешного противно уничтожать их одного за другим, когда запах смерти и чужой крови слишком въестся в их дрожащие руки, слишком въестся
От него уже начинает нести прерванными и до безумия ненужными жизнями, он кидается в белые стены своей комнаты под бешенные ритмы тяжелого металла и остервенело орет, понимая, что еще немного и из него полезет наружу эта чужая бесполезность, и зная, что сегодня его снова выпустят на улицы Лондона, зная, что все это слишком завязло в нем, чтобы он мог освободиться.
В соседней комнате, где холодно, как на Северном Полюсе, остывает тело сержанта Салли Донован.
Через несколько минут Джим позвонит по номеру Андерсона и запустит запись кричащей от боли Донован. Забери меня, скажет она. Забери меня отсюда. Из динамиков ее простенького телефона-раскладушки донесется голос перепуганного Андерсона. Он найдет этот дом по ее телефону. Найдет ее тело. И через несколько минут будет растерзан ручным монстром Джима Мориарти.
стена заклеена фотографиями - владелец кафе, домоправительница, работница морга, таксист, бывший заключенный, химик из госпиталя Бартс, инспектор полиции, бывший военный врач, всеми, у кого на сердце клеймом выжжено имя "Шерлока", он уничтожит их всех, одного за другим.
Чтобы потом самому быть уничтоженным.
На экране мобильника одна за другой загораются цифры.
Пора.

что-то получилось,но не знаю что..

Пора - говоришь ты себе, берешь со стола свой Blackberry и набираешь одиннадцать цифр, написанных на клочке бумаги, что лежит в твоей руке.
- Привет.
И молчание. Ты не знаешь,что ему сказать. Просто не представляешь.
- Привет.
- Вы..ты оставил свой номер в лаборатории. Ведь мне же? Мне. Не Молли, которая уже выучила эту нехитрую комбинацию цифр. Ни тем более Джону.
Вторую часть фразы ты так и не скажешь вслух. Не нужно. Это лишнее.
- Да.
У него другой голос. Серьезный. Ни следа того флиртующего тона, изображающего смущение и застенчивость.
И молчание. Он ждет. Ведь это ты ему позвонил.
- Зачем тебе Молли?
В лоб, без обиняков, в обход элементарных правил такта - ты не умеешь по-другому. Мог бы. Но не видишь смысла. Ты мало в чем видишь смысл. Но всегда видишь причину.
- Зачем тебе Джон?
- Мы напарники.
- Мы тоже. Что-то вроде этого.
Ревность? Нет. Желание владеть. Безраздельно. "Безраздельно" значит "не делить ни с кем".
Пауза. Всего пара секунд.
- Ты еще в лаборатории?
Он решил.
- Да.
- Я сейчас приду.
Скрип двери. Он заходит. Как несколько часов назад. Ты не смотришь в его сторону - взгляд прямо перед собой, пальцы постукивают по поверхности стола. Волнение.
Он подходит к тебе. Penhaligon's Endymion - мускатный орех и мирра, нанесены с утра, не подделка.
- Молли. Ты должен был встретиться с ней в Fox в шесть.
Не вопрос. Констатация факта. Между ними ничего нет. Молли хотела заставить тебя приревновать - бесполезная попытка. Хотела показать, что у нее могут быть отношения. Что у нее может быть кто-то помимо трупов в лаборатории.
- Ты и так все понял. Смысл говорить об этом?
Теплая ладонь накрывает твои пальцы. Губы проводят дорожку от мочки уха до воротника твоей рубашки. Темные короткие волосы касаются твоей щеки. Ты поворачиваешься к нему и смотришь в его глаза. Очередная решенная головоломка. В этот раз совсем простая.
Он ждет.
Ты касаешься губами его щеки. Richmond, примерно час назад. Курит, но не очень часто. Значит, причина - волнение.
Поток мыслей в твоей голове прерывают его пальцы, очерчивающие контур твоих губ.
Ты отводишь его ладонь от своего лица и целуешь в губы.
Он ждал именно этого.

Вы выходите из лаборатории. Он достает из кармана пачку Richmond и закуривает.
Ты был прав.
Ты смотришь в небо, сжимая его ладонь в своей.
Лондон погружается в вечернюю мглу.

Смысла ноль, но влезаю со своими пятью копейками.

Лондон погружается в вечернюю мглу, гаснет экран ноутбука, и без его синеватого света в кабинете становится совсем сумрачно. Джим потирает руки и улыбается. «Бассейн. Полночь.» Как романтично, Господи прости! Оттолкнувшись ногой от пола, Мориарти развернул офисное кресло, поворачиваясь к своему гостю.
- Ну что ж, доктор, у нас еще есть немного времени перед свиданием с вашим соседом.
Джон Ватсон сидит в кресле напротив между двумя амбалами, молчаливо замершими по бокам от него и выглядит так, будто совсем не в восторге от открывшейся перспективы.
- Ну, как вам живется с нашим гениальным сыщиком? – уточняет Джим.
- С «нашим» гениальным сыщиком?
- Ой, да ладно, не будьте таким ревнивым.
- Зачем вы все это делаете? Я не понимаю, зачем, – свет не зажжен, и в кабинете все еще довольно темно, но по движениям доктора он четко представляет сейчас выражение его лица. Он видит, как Джон пожимает плечом, замечает блеск его глаз. Рассказы о том, что «блеск глаз» может выдавать какие-то сильные эмоции – не более, чем красивая сказка. Ватсон широко распахнул глаза и с интересом всматривается в своего собеседника – только и всего. Но ему не рассмотреть его лица – на фоне вечернего Лондонского неба виден только силуэт. Хотя самому Джиму кажется, что его глаза сейчас самым глупым поэтичным образом «блестят» от предвкушения встречи с Шерлоком, от той гаммы эмоций, которая, не смотря на его попытки держать себя в руках, отразится на его лице, когда на сцене один за другим начнут появляться персонажи из срежиссированного Джимом спектакля.
- И не поймете, доктор. Боюсь, вы не поймете. Даже если я начну вам объяснять, вы станете строить какие-то теории, более приемлемые вашему пониманию мира. Не знаю, про мои психологические проблемы, например. Вы еще не поставили мне диагноз? Нет? Жаль, вряд ли вам представится другая возможность. Словом, если кто и способен меня понять, то это наш общий друг, к которому мы скоро отправимся. Вам заказан билет в первый ряд, не переживайте. Правила игры, я думаю, вам известны. Взрывчатка, микрофон, говорить советую только то, что я скажу – всё как обычно, вы же помните, не нужно вас инструктировать так же подробно, как остальных идиотов?
- Еще одна загадка? – голос доктора звучит твердо, но с каким-то упреком и утомлением. Нет, однозначно, не понимает.
- О да, загадка. Скорее, эксперимент. Увидите, доктор, - Джим вскакивает с кресла и, на ходу поправляя манжеты пиджака, направляется мимо Ватсона к двери. – Идёмте, доктор. Негоже заставлять гения ждать.

ООС, АУ, романс, но что-то захотелось разбавить ангст*_*

— Негоже заставлять гения ждать, — фыркает Шерлок, выдыхая облачко пара и натягивая кожаные перчатки на замерзшие руки.
Ему не обязательно поворачиваться, чтобы знать — Джим стоит у него прямо за спиной, возможно, улыбается, возможно, его щеки чуть порозовели от бега, о боже, пусть он будет без этого вульгарного букета…
Шерлок не поворачивается, прослеживая боковым зрением шаги своего оппонента, пока тот не подходит совсем близко и не кладет осторожные пальцы на его плечи, укрытые неизменным пальто.
— Надо было усмирить парочку зарвавшихся… впрочем, не важно. Сегодня ты мой на целый вечер, помнишь наш спор?
— Спор, как глупо, - Шерлок едва успевает сдержать рвущиеся вверх уголки губ.
— Джонни-бой не прячется где-то в кустах с гранатой? — Джим насмешливо приподымает бровь, оглядывая оживленную улицу. Рождественские огонечки отражаются от окон, снежинок, глаз прохожих и наполняют тихую ночь светом.
Шерлок резко дергает Джима на себя и обхватывает за талию:
— Хватит болтовни.
Джим смеется сдавленно, как будто вспоминая, как это делается, будто он долгое время был железным дровосеком, заржавевшим и без шанса на сердце.
Они идут вперед, и люди проходят мимо, не зная, что на это рождество Санта сделал им самый большой подарок за всю историю — два опаснейших психа были целиком и полностью обезврежены на целый вечер, занятые самыми удивительными загадками в их жизни — друг другом.
Сегодня они будут просто двумя людьми, в меру сумасшедшими и пьяными, чтобы завтра проснуться, один от звонка полиции, второй от острой жажды и с болью в голове — беспамятством.
И один снова будет расследовать и заметать следы собственного безумия, а другой идти по его следам.
Все это будет завтра. Но сейчас, когда Шерлок будто бы случайно прижимает Джима чуть ближе к себе, луна подпрыгивает и тонет в снежных тучах, как и его сердце.
О да, у него есть сердце.

О да, у него есть сердце. По крайней мере, ему нравится так думать. Маленькое, бьющееся сердце. Стоит каким-нибудь экзотическим экспонатом в лондонской кунсткамере. В стеклянном резервуаре, наполненном формалином. И бьется. Бах-бах. Бах-бах.
"Вы спрашиваете, как оно может существовать отдельно от тела? Лучшие ученые мира бились над этой загадкой и не преуспели. А вы думаете, что ответ преподнесут вам на блюдечке. Оно бы потеряло свою ценность, если бы кто-то нашел разгадку, не правда ли?"
"Оно не только бьется, но и с разной частотой. Есть предположение, что это зависит от изменения природных условий или, например, каких-то особенных вспышек на солнце. Что? Вы шутите? Нет, существование человека без сердца совершенно абсурдно. Хозяин этого сердца либо мертв, либо его не существует в природе. Это так же верно, как и то, что Земля вертится вокруг солнца."
"Как долго? Уже тридцать четыре года. Как часы. И еще столько же пробьется, попомните мои слова."
Его, например, вырезали при рождении. За ненужностью. Матери оно причинило слишком много боли, и она решила избавить его от него, пока не стало слишком поздно. А, может, это просто следствие какого-то эксперимента ирландских ученых.
Или, например, сердце его в утке, а утка - в зайце, заяц - в сундуке, а сундук тот - на дереве. Лежит себе, и горя не знает, правда, всегда найдется какой-то дурак, который захочет узнать, что внутри.
А дерево то - на дне моря, а? Нет, нелепо, даже самый сказочный заяц задохнулся бы от недостатка кислорода, или бы его просто расплющило давлением.
Сердце - в банке из-под печенья. Сердце - под матрацом. Сердце - в сейфе в одном британском банке. Глупо, глупо, глупо.
Тогда - его вообще нет. Есть же люди без глаз, ног, рук, печени или почки. А у него вот - сердца. Нет. Совсем. Да, порой причиняет некоторые неудобства, но, в целом, достоинства перевешивают недостатки. Например, оно никогда не сможет остановиться. И никто не сможет его остановить. Ничто не заставит его учащенно биться, и ничто не сможет разбить - какое нелепое слово, разбивают вазы и чужие жизни, а сердце - это орган, сердце - это физическое, и оно бьется, перегоняет кровь, нет, совсем без сердца - это противоречит любой логике.
Но если, забывшись, прижать ладонь к шее, вискам, груди, или же просто застыть в непонятном молчании - и ногти царапают по коже в бессильной ярости.
Стучит. Бьется.
И это - больнее.

— … и это больнее. Когда он смотрит своими невинными чистыми глазами и улыбается мне нежно, а я чувствую себя дурой, набитой идиоткой, которая отчаянно цепляется за правдоподобные факты и так хочет верить... Неужели я и вправду такая дура? — Молли делает еще одну затяжку, нервно накручивая на палец телефонный провод. — Я же понимаю, что он врет, как и то, что тепло в его глазах — отблески адского пламени, но я глотаю колючую ложь и улыбаюсь улыбкой преданного зрителя, умираю внутри, умираю… Насколько хватит его, насколько хватит меня? Мне даже уже не больно, мне страшно. Ведь если я не могу доверять моему Джиму, кому вообще тогда можно верить? Единственный человек, который был настолько добр ко мне, оказался всего лишь иллюзией, пустышкой? Я вся в его мягких речах, как в формалине, вот только я живая. Как же мне больно...
В трубке дыхание. Трясущимися руками нажать сброс и перед этим прошептать:
— Простите, надо было выговориться. Я… набрала ваш номер наугад.
На другом конце провода человек, едва сдерживая смех, проводит рукой по волосам, смахивая остатки застрявших стекол и капли крови.
— Да что ты знаешь о боли. Что ты можешь знать о боли…

Не умею писать Но пейринг юного Мориарти выжрал мне мозг X)))

Что ты можешь знать о боли... Пробовал ли ты протянуть ему телефон, «это твой папа», ни в чем ни бывало выйти из комнаты, не оглянувшись назад. Побежать. Почувствовать за своей спиной жаркое дыхание взрыва. Эйфорию. И ужас.

«Злополучный телефон был обычной моделью «Мотороллы» небольшого размера и помещался в кармане брюк. В этом аппарате было спрятано 50 г. чешской пластиковой взрывчатки «Семтекс». Устройство было приведено в действие электронным сигналом, переданным с бесшумно парившего на высоте 600 м беспилотного летательного аппарата. То, что в небе в тот день бесшумно парил самолет, подтвердили соседи Осамы».
«Он жил бомбами и умер от бомбы»

Сидеть в другой квартире, не зная, чем себя теперь можно занять. Перебирать общие воспоминания. Как он только решился притащиться в твою квартирку, в самом грязном и убогом районе Сектора Газа, прямо под носом у израильского КПП. «Я ничего не гарантирую, слышишь?» «Мне всё равно. Я устал и остаюсь».
Он и правда выглядит ужасно изможденным, сколько месяцев они не виделись? Паранойя не оставляла его ни на секунду нигде. Кроме этого дома.
«Джим, мы будем проверять всё снова и снова, понял? Ты знаешь, как они это делают. Я не хочу умереть так нелепо, столько всего не сделано, ты знаешь»
Впитывать в себя все его знания и идеи, все его удачи и ошибки, вплоть до самой смерти. Никогда не оставляй улик, связывайся только сам. Смертники — это удобно.

Ты умер от того, что был слишком хорош. Ты умер от того, что слишком гордился мной. От того, что доверял мне.

Юность так импульсивна. Первый заказ на консультацию, первая любовь, всё кажется таким скоротечным, нужно ловить-ловить-ловить момент. Нужно делать карьеру, когда ещё предоставится такая возможность? Нужно мыслить как бизнесмен. Ничего личного, это бизнес.

Википедия напишет: Яхие Аяш, Один из основателей и лидер «Бригад Изз ад-Дин аль-Кассам» (1992—1996); главный эксперт Хамас по изготовлению взрывных устройств; Убит в результате взрыва заминированного сотового телефона 6 января 1996 (29 лет).
Как нелепо звучит, ты был прав. Но смерть всегда нелепа, мой дорогой. Уродлива, отвратительна и естественна. Ты был прав, когда заставлял их лежать в гробу, ощущая ее, любя её. Только её.

Как будто ты изменил мне с ней и бросил меня, а я остался один.
Как будто я всё время пытаюсь доказать, что я лучше её и что всё было не зря: смотри кем я стал, смотри что я могу. Моим именем никогда не назовут улицу, про меня не пишут в интернете, зато я никогда не закончу как ты. Никогда. Никто. Героев не существует и не надо было делать из меня героя. Я предупреждал.

Так что запомни на будущее, секси. Только дураки учатся на своих ошибках. Тебе может это пригодиться.

Не успела и тут явно меньше 300-т слов, но что выросло - то выросло. Делюсь, жду общественного мнения

-Что ты можешь знать о боли?- спрашивает Джон пустоту вокруг него.
Руки и ноги крепко связаны - пошевелиться невозможно. Джону невыносимо жарко. На глазах повязка из мягкой ткани. Всё что ему сейчас позволено - говорить. Хоть как то замерить время до… До чего-то.
-А что о ней знаешь ты?
Приглушенный голос из наушника струится прямо в мозг, своими интонациями взрывая болью ногу, плечо и даже палец, который Джон ломал в детстве.
- Ты ведь успел забыть, что такое боль, Джон? Ты бросил её, как бросают надоевшую подружку. Бросил ради него. Как несправедливо.
Тихие шаги останавливаются рядом. Уверенные руки прикасаются к нему, поправляя...
-Ты сделал правильный вывод,- голос звучит уже не из наушника, но от этого его воздействие, ни сколько не снижается.
Джон оценивает собранность человека, манипулирующего с взрывчаткой на нем.
- Я знаю, что ты можешь оценить,- в голосе неизвестного слышна усмешка.- Тебе нравится, правда, доктор.
Нет, Джону совсем не нравится быть манекеном, демонстрирующим последнюю модель «пояса шахида». Но помимо его желания в кровь уже начал поступать адреналин и боль постепенно отступает.
-Вот так, последний штрих.
Руки и ноги свободны, но пока еще не слушаются Джона.
-Будь умницей, доктор,- и шаги опять удаляются.
У Джона есть несколько минут, чтобы растереть затекшие конечности:
-Осторожнее, Джон! Все не должно закончиться раньше времени,- вкладывает шепот в его голову.
Он знает, он должен дождаться. Шерлока.

Кому-то не хватало Майкрофта? Здесь его достаточно - в отличие от обоснуя

- Тебе может это пригодиться.
Список последних дел Шерлока. Джим поднимает на Майкрофта насмешливый взгляд.
- Ну на-адо же. Какая щедрость, мистер Холмс.
Он воспользовался предложенным стулом, чего Майкрофт не ожидал, и теперь сидит на нем, расслабленно откинувшись на спинку. Майкрофт вообще многого не ожидал до своей встречи с Мориарти. Впрочем, пока эти сюрпризы не мешают его планам, он даже рад - в конце концов, он потратил множество усилий, организовывая эту встречу, именно для того, чтобы собрать больше данных.
Джим беззаботно улыбается, а Макрофт с трудом удерживается от того чтобы не прищуриться, следуя схеме "общий план-детали-общий план". Все просто - сперва рассмотреть объект в целом, получить обобщенное представление. Потом обратить внимание на детали - любые детали, все детали, важнейшие детали. И, наконец, изучить их совокупность. Майкрофт слегка поглаживает ручку зонтика большим пальцем. Мориарти оказался не самым простым объектом изучения. Впрочем, на этот счет он и не заблуждался.
Издалека Джим не кажется сложным. Просто аккуратная выразительная игрушка, которая много о себе думает. Если бы Майкрофт был чуть менее внимателен, он мог упустить его, просмотреть. Возможно, ему просто повезло. "Родиться таким умным" - самодовольно додумывает он. Иногда нужно позволять себе хвалить - себя. С другой стороны, этим можно заняться и позже.
- Просто не давай ему скучать.
Морарти усмехается. Широко, самонадеянно.
- Как бы мне самому не заскучать.
Здесь каждый набивает себе цену. Каждый убеждает другого в своей полезности, в своей исключительности, в своей необходимости. Майкрофту кажется, что в его руках удочка, и он выбирает наживку. Мотылек - для леща, кузнечик - для плотвы, муха - для верховодки.
- Ты уже в нем заинтересован. Но я не уверен, будет ли он интересоваться тобой.
Теперь он позволяет себе вежливую улыбку, старательно не допуская в нее ни тени насмешки - это ни к чему. Мориарти достаточно умный собеседник. Что, кстати, очень и очень приятно.
- Именно поэтому вы не собираетесь мне платить, мистер Холмс?
Действительно, очень умный. Однако, если бы причина была только в этом, Майкрофт был бы не против рискнуть. Но дело куда менее законно, чем он может себе позволить. Даже то участие, на которое он идет – уже опасно.
- В том числе, - отвечает Майкрофт. - И если еще раз мне попадешься, отправишься в тюрьму.
Майкрофт выслушивает самоуверенное "не попадусь" и старательно удерживает невозмутимое выражение лица, не давая Джиму заметить свое удовлетворение и облегчение. Какая удача, какая удача. Его совесть спокойна - настолько, насколько она может быть. А Шерлок будет не спокоен - настолько, насколько ему стоит быть.
И все это совершенно бесплатно.

черт, я снова не успела - слишком долго редактирую)))) Кто заказывал горячего Джима?)

"Тебе это может пригодится", думал я, захватывая с собой наручники, и - вуа-ля! - так оно и вышло! Вы просто созданы друг для друга...
О, не смотри на меня таким взглядом, Шерли. Не сейчас... Я всегда стараюсь не торопить события на первом свидании.
А, к черту все эти сантименты.
Шерлок, детка, ты меня волнуешь. А когда пытаешься освободится, особенно, так что лучше перестань ради собственной безопасности. Поверь, я знаю, о чем говорю))
Конечно, трахать друг другу мозги — это здорово, не понимаю, почему весь остальной мир не испытывает от этого оргазма, но...Милый, давай-ка я покажу тебе еще кое что....
Что? Гей? Да брось, Шерлок, какой из меня гей, я же тебе уже говорил)))
Я просто люблю новые ощущения...Вот, ощущаю тебя сейчас, и мне тааак как хорошо...
Шерлок, не будь занудой, я знаю, ты тоже любишь новые ощущения.
Что значит «не заинтересован»? Ну, может, сверху ты и не заинтересован, но снизу...Ах, ну да, конечно, это браунинг, только браунинг.
У горячего парня и браунинг горячий.
Черт, Шерли, не смотри на меня, как на змея-искусителя. Это ТЫ меня искушаешь.
Ты же знаешь, что будет, если я нажму вот на эту точку? Конечно, знаешь, мой дорогой экспериментатор.
Ой-ой. Кажется, тебе было чуточку больно.
Я бы мог сказать, что я этого не хотел, но гению не к лицу врать по пустякам, верно?
Прости, Шерлок, дружище, ну хочешь, я поцелую тебя там, и все перестанет?
Я не со злости, я для привлечения внимания. Мне показалось, ты немного отвлекся.
Уотсон? Какой еще Уотсон?
Ох, я и забыл про него. Наверное, летит в участок за помощью.
Да какая разница, каким именно образом летит. Ты придира, Шерлок, и словоблуд.
Хм... Мне нравится, как это звучит)))
Связанный и упакованный, в машине, конечно, он же не твой братец, чтобы парить на зонтике. Целиком упакованный, не по частям, не дергайся, Шерлок, мои люди не сделают ему слишком больно. Я же не садист, я не издеваюсь над домашними животными.
Минут через 20 его выкинут у полицейского участка, минут 5 ему хватит на то, чтобы отдышаться, и еще минут 15 у полиции уйдет на обратную дорогу, со всеми этими сиренами и мигалками.
Я знаю, ты любишь экстрим, Шерлок...
У нас целых 40 минут в запасе.
Тебе ведь тоже интересно узнать, ЧТО я успею сделать с тобой за 40 минут, верно?
Так что, это не конец истории, милый, даже не надейся.
Все только начинается.

внезапно пропал драббл с последней фразой. Британское правительство пошаливает? )

И все это совершенно бесплатно, ребят! Да не гоню, там один чувак стоит на входе и задает вопросы, ну, типа, у которого и маньяков была мания впаривать себе в вену чужую кровь. Чейз, братишка, его звали Чейз, а не Чейд. Ну, короче, если ты в курсе, знаешь ответ, то проходишь без вопросов. По официалу это все проходит как анатомический театр, но были бы вы внутри, парни, я столько кровищи ни разу в жизни не видел, муляж, конечно, Барри, кто бы тебе по реалу выставил туда оторванные ноги и распиленных пополам фагов? Да дослушай ты, идиот, выглядит просто до жути натуралистично, не знал бы, что муляж, по-любому бы повелся.
Короче, изнутри как огромный бункер. Холодно, как в морге, и пахнет - реально - трупами и разложением. И еще ладаном. Минут через десять мне реально проблеваться хотелось, от одного этого запаха. Так вот, там до хрена коридоров и никакой карты, знаешь, как в Думе, и все в дверях, открываешь - там труп, ну, или часть трупа. И ты ходишь там один, по этому лабиринту, заглядываешь за двери, потому что иначе хрен выберешься, а так смотришь, о, эту отрубленную голову я уже видел, значит, направо, или вот, девочка, мертвая, глаза - выжжены, а в остальном - целая, значит, налево. О, а в одной комнате, короче, парень сидел, Джим, ну мы с ним поговорили немного, он мне рассказал, как это все делалось, он там главный, охрененный мужик, честное слово, это же каким долбанутым надо быть, парни, чтобы это все сделать, но он, натурально, гений, никто еще до этого не додумывался. Приводи, говорит, друзей, вижу, тебе это интересно, покажу мастерскую.
Там, говорит, у меня целая армия умельцев работает, собирал со всего света.
Чуваки, клянусь, вы такого в жизни не видели, вам должно понравиться.
Они закрываются в девять, а тут квартала два бежать, о, ну не пори чушь, Джей, правда думаешь что я не смог бы отличить настоящий труп от поддельного? Да и к тому же, неужели ты думаешь, что кто-то смог бы развернуть такое под носом у Скотланд-Ярда? Ты перечитал ужастиков, брат, о, боже, ну и ну вас нахрен, пойду один.
Идиоты.

из той мастерской не возвращаются, чуваки, он показал мне, все показал, мои руки по локоть в крови, может, когда-нибудь, вы увидите меня, я не знаю, тех, кто плохо работает, он отправляет в комнаты, я не хочу туда, господи, я не хочу
я хорошо работаю
здесь пахнет трупами и ладаном

Барри?
передай привет маме.
буду поздно.

какая-то аушка лестрадомайкрофтовская, внезапно.
пройдемся уже по всем пейрингам, что ли)

«Буду поздно», инспектор Лестрад машинально отправляет сообщение, скользя пальцами по стертым кнопкам мобильника. Его дома кто-то ждет — непривычно; его ждет ночь в засаде у старого особняка — привычно, и так чертовски хорошо, что опасно.
Потому что он не знает, что делать со своей несвободой.
«Буду поздно», а в голове мелькает мысль, что если операция сорвется, — очередная внеплановая операция поимки Джима Мориарти, и Шерлоку велели не вмешиваться, — всего на мгновение стоит ошибиться, помедлить или поспешить, и чуткие снайперские пушки горячо поцелуют в висок красным лазером.
Он едва ли знает, что делать со своей свободой, о чем вообще речь. Иначе сейчас бы он доучивался в университете на историка, сидел бы в музее, занимался бумажной работой, может быть, даже вел лекции, ездил со студентами на практику на раскопки в Рим или Египет, возможно тамошнее солнце разогрело бы его ледяные сейчас руки.
Он бы не поседел так рано, не признался Майкрофту так поздно, и еще миллионы вариаций-вариантов для параллельных вселенных.
Но его, черт дери, тянет, неумолимо тянет за уши врожденное упорство, долг, а еще капельку азарт, в котором себе-то можно признаться.
Он подает знак рукой офицеру, и несколько полицейских муравьиной стайкой продвигаются к массивным дверям особняка.
На небе ни звездочки, в пачке «Мальборо» ни сигареты.
Спокойно, холодно и еще немного ноет в животе.
«Буду поздно», читает Майкрофт две идентичные sms. Одна от братца, а вторая от чертового героя местного разлива.
Его брови ничуть не удивленно взлетают вверх.
Ждать кого-то дома — непривычно.
Он бы не знал, что с этим делать.

итак, полночный бред эм, я в общем ни к селу ни к городу тут получаюсь, так как, увы, ночью доступа к компьютеру не имею, и потому выкладываюсь сейчас.
и ещё кое-что. тут две части - рефлексия и основное действие. словесный лимит слегка превышен. "нейтральная фраза" в конце смотрелась странно, поэтому я её убрала >_< сейчас-то всё равно уже

Это – больнее. Намного больнее, чем быть взорванным в той или иной степени. (Джим отстранённо рассматривает ожоги на руках, кажется, их рисунок навсегда въелся в его память) Пошатнувшаяся самоуверенность заставляет всё внутри корчиться в агонии посильнее предсмертной. Болит не сердце, не душа. Впервые за много лет болит гордость. Горечь поражения не даёт спать, и её привкус чувствуется даже после десятка выпитых чашек кофе и такого же количества выкуренных сигарет.

Да, он выжил, да, он снова всё просчитал. Всё, кроме мать-его-Шерлока. Что это ещё за благородные выходки? Решил пасть смертью храбрых? «Они сошлись в смертельной схватке, и, за неимением альтернатив, рыцарь-детектив решил погибнуть вместе с врагом». Чушь какая.

Как глупо было бы умереть вот так, когда ещё не все карты раскрыты, когда по-настоящему высокие ставки не были сделаны. Но в чём же он ошибся? Не нужно было возвращаться после такого эффектного ухода, тем более, что последнее слово всё равно осталось за ним? Или нужно было самому назначить встречу, выбрав другое, более подходящее место? Не похищать Джона? Не нанимать этих дурацких снайперов? ЧТО?! (Сигарета, сжатая в руке, обжигает ладонь, Джим тихо ругается)
Что означает проигрыш? Потерю навыка? Нет. Односторонний опыт? Это уже ближе. Нечто новенькое? О, да.

Сейчас нужно наблюдать. Полученной раннее информации оказалось недостаточно, следовательно, требуется больше данных. Пусть птенчики пока успокоят нервы. Залижут раны. («Птенчики?» - Джим хмыкает, заваривая крепкий кофе и отмечая, что надо бы купить ещё и чего-нибудь менее жидкого и более калорийного) А он придумает новые правила для новой игры. Более жёсткие, более… забавные.

Джим вернулся к ноутбуку. Итак, чем сегодня его разочарует мир? Куча свежих писем с пометкой «Help!» отвлекла его от новостей политики.
«Дорогой Джим, мой начальник меня достал…» Людей с ЧСВ всегда кто-то достаёт. Удалить.
«Дорогой Джим, у меня ужасная проблема. Мне нужно скрыться…» Езжай в Шотландию, становись волынщиком. Продул деньги, в трубку дуть научишься. Удалить.
«Дорогой Джим, помоги устранить соперницу…» А венец безбрачия с тебя не снять? Удалить.
«Дорогой Джим, развлеки, пожалуйста, моего соседа…» Ага, он теперь ещё и массовик-затейник. Удал…

Стоп.

Джим подавился кофе. Снова открыл письмо и посмотрел на подпись. Так и есть, Джон Уотсон. Джим привычным движением оттолкнулся от стола, подъехал к монитору, на котором две камеры показывали происходящее в квартире 221В на Бейкер-стрит. Уже две, в третью Шерлок на днях совершенно случайно выстрелил, по традиции превращая стены в решето. В гостиной стояла лёгкая задымлённость. Доктор как раз закрыл ноутбук и со страдальческим видом направился на кухню, где видимость была вообще нулевая. Детектив по-прежнему бесился со скуки…
Теперь понятным стал недавний звонок Джона Майкрофту Холмсу, и их последующая встреча.
Джим почувствовал, как губы растянулись в улыбке. Питомец заботится о хозяине, как трогательно. А, впрочем, несчастного доктора можно понять.
В голове Джима уже почти созрел текст ответа. Он ведь не может не откликнуться на этот крик души, верно?

если можно по всем проехаться, я тоже хочу))))

Он бы не знал, что с этим делать , если бы это уже когда-то не происходило в его жизни.
Когда-то давно, еще до трости и кошмаров по ночам.
Можно сказать, происходило в другой жизни.
Имя стерлось из памяти, то ли по какой то прихоти сознания, то ли из-за инстинкта самосохранения. Остались только неясные воспоминания о выходных, которые так приятно разделить на двоих, счастливом смехе, о нежности и боли, и о неизбежном расставании.
А потом он уехал из Лондона, чтобы снова вернуться совершенно другим человеком.
Джон любил Лондон всегда, с первого мгновения, как осознал себя его частью, и не смог бы жить нигде больше. Но, когда он вернулся с войны, даже любимый город потерял свои краски. Все стало...другим. Вроде бы, ничего особо не изменилось, но родные прежде улицы стали просто нагромождением автомобильных дорог и каменных коробок. Небо, и то выцвело, словно смог втянул в себя весь синий цвет.
Ему уже так надоело, что сэндвичи по вкусу напоминают картон, а телефон звонит лишь тогда, когда он сам нажимает на клавиши... Надоело до такой степени, что однажды он задумался, а что, если...
И в этот момент он встретил его.
Интерес, который вызвал в нем этот человек, нельзя было объяснить с помощью логики. Доверие, которое он почувствовал к незнакомцу с первых же небрежно брошенных им фраз, и вовсе не поддавалось никакому объяснению.
Все рядом с ним становилось ярким и многогранным; нет, он сам словно раскрашивал все вокруг одним только своим присутствием.
Джону впервые за много лет не хотелось искать объяснений.
Он больше не хотел сидеть на кровати, рассматривая пистолет, будто тот был ответом на все вопросы.
В кои то веки Джон обогнал своего соседа, сделав вывод первым.
Он вспомнил.
И когда Мориарти захлопнул за собой дверь, оставив их с Шерлоком, растерянных, но невредимых, у бассейна, Джон уже знал, что он будет делать с этим воспоминанием.
Он только что видел в глазах Шерлока ответ.
Все остальное было уже неважно.

и вновь бассейн))

Всё остальное было уже не важно. Джон смотрел то на Шерлока, то на пистолет в его руке. Красные точки плясали на груди друга, периодически съезжая на ноги или лоб. Какие нервные снайперы...
Уотсон нахмурился, глядя на совершенно спокойное лицо Мориарти. Какого чёрта он выглядит так, словно… словно сейчас ничего не произойдёт.
И почему никто до сих пор не выстрелил в них? Почему никто не выстрелил сразу после того, как Шерлок прицелился в бомбу? Бомбу…
У Джона перед глазами промелькнули эпизод его похищения и короткая, не несущая почти никакой смысловой нагрузки, словно его не воспринимали всерьёз, беседа с Мориарти. Что-то тут было не так.

- Шерлок, - тихо позвал он. Тот не шелохнулся, даже бровью не повёл. – Шерлок, опусти пистолет.
Это сработало. Детектив скосил на него глаза, вопросительно вскинув брови. Джон осторожно поднялся, мельком глянув на точку, рисовавшую на рубашке одной ей известный узор. Никто не выстрелил.
- Опусти пистолет, - повторил доктор. – Он блефует.
Холмс окинул помещение цепким взглядом, хмыкнул и опустил руку.
Джон встал рядом с ним. Глаза Джима, до этого неотрывно следившие за действиями Шерлока, теперь прожигали его. Преступник-консультант молча склонил голову набок.
- Никто не держит винтовку, иначе она бы уже выстрелила, - произнёс Холмс.
Мориарти заулыбался, склонил голову. Потом снова принялся рассматривать Джона.
- Браво, доктор, - «Не Джонни-бой, ну надо же…» - А бомба? Тоже блеф, по-вашему?

Ответить он так и не успел.

Происходившее после запечатлелось в памяти Уотсона отдельными картинками: Лестрейд, ругавшийся с кем-то по рации, оранжевые одеяла, суровое лицо Майкрофта и весёлое – он вообще осознавал, что его арестовали? – Джима.

Джон смотрел на Шерлока, который смотрел на Мориарти, который смотрел на Джона, садясь в машину. В его взгляде было обещание скорой встречи, но доктор не умел читать взгляды. В отличие от Холмса, внимательно глядевшего на преступника-консультанта. Во взгляде Джима, по-прежнему обращённом на Джона, больше не было снисхождения, не было в нём и ожидаемой ненависти. В его взгляде был интерес. И это пугало.

Это пугало его просто до безобразия — всеобъемлющий хаос, несоответствие, разрозненность деталей. Лежащая вниз головой скрепка, одна из многих — неправильно, переверните!
Джим допускал, что хаос может быть в правительственном доме, где ему и место, будоражить умы людей, царить на тихих улочках и переулках, кажущихся на первый взгляд нормальными, — рассадниках нечисти. C этим Джим не просто мирился — поощрял и всячески содействовал. Но хаосу не место в его жизни сейчас, только не в таком деликатном случае.
В отношении самого Джима все должно быть продумано до мелочи, до самой последней детали; все должно быть правильно, идеально, выверено. Если и существует порядок, то он должен быть именно таким. Скурпулезно подобранным и доведенным до совершенства.
Когда Джим не мог подобрать цвет белья под новые туфли, это пугало его. До дрожи.

непонятное совершенно странное что-то.

До дрожи. До боли. До впившихся в кожу ногтей - царапать чужое имя, почти-машинально, почти-бессознательно, имя, отпечатавшееся на сетчатке глаза, кровью на запястьях, вздувшейся кожей. Образ - цельный и какой-то до безумия знакомый, ты не знал, что так сходят с ума, так - накладываясь на чужое восприятие, так - безумным смехом, резкими, короткими осознаниями, обрывая пути назад, потому что впервые в твоей жизни появился хоть какой-то смысл?
Ты не знал, что бесполезно пытаться спасти, спастись, развалиться на части, кричать, захлебываясь от собственных мыслях, ты не знал, что это - всего лишь часть лабиринта, виток водоворота, что здесь - единственный выход, и тот запрятан глубоко в твоем сердце?
ш-е-р-л-о-к поверх старых следов, и ты вновь истекаешь кровью, и ты вновь тонешь, и красное заволакивает веки, и паутина из черных точек, черных линий, черных, бесконечных нитей, опутывает твое постоянное.
Настоящий свет пахнет горелой соломой и тысячи ртов в едином порыве кричат своими черными разинутыми пастями - сжечь, сжечь, сжечь, капли крови вспыхивают как бензин и где-то, привязанные к тонко выведенной "и" горят твои маски и лабиринты из самомнения и самообмана, и этот огонь гореть будет вечно, пока не выжжет тебя изнутри, болью, любовью выжжет - если хоть на миг представить, что ты способен на любовь, а не одержимость - этот огонь очистит все твои помыслы, и - ты не знал, что боль только помогает разгореться, а сопротивление усиливает очаги возгарания, и - ты не знал, что осознания не исчезают бесследно, и это новое, выведенное на запястьях - лишь следствие последного осознания, ты не знал, что все, что ты делаешь, давно выверено тобой самим, и - ты не знал
Зеркальная гладь так поразительно жестока, и так поразительно впитывает, отражение - горит безумием, запертое в клетке, у отражения - нет выбора, и новое выведенное впечатывается в его кожу новым осознанием, освобождая от тюрьмы тебя, настоящего.
Однажды - когда придет время - это все вольется в тебя разом, и убьет величиной своей и масштабностью. А пока - иди, малыш Джимми, твори свое зло, и надейся, что и в следующий раз все обойдется.
Зеркало треснет под пальцами миллионами осколков.
И это станет смертью.

Как обычно, с опозданием)

До дрожи замерзший - вот как бы прокомментировал свое состояние Шерлок, если бы ему было не лень что-либо комментировать.
Его не спасали ни обогреватель, ни одеялко.
У миссис Хадсон отключили отопление.
В совокупности с тем, что в квартире почему то напрочь отсутствовали стекла в окнах, это давало Шерлоку новые, неизведанные до сих пор ощущения.
Шерлок мерз.
Ватсон был на работе, миссис Хадсон у себя, и принести ему теплую грелку было абсолютно некому.
Как и откопать среди хлама в комнате шерстяные носки.
И подогреть чайник.
Жизнь была скучна и несправедлива.
Скрипнула входная дверь.
-Привееееет!- вошедший в комнату Мориарти хитро улыбнулся и достал из кармана немного потрепанную красную розу.
Этот поступок не был нелогичным для Джима, наоборот, вполне характерным.
Он и так постоянно строил Шерлоку глазки, и вполне мог достать дубликат ключей от квартиры.
Белый пушистый халат на Джиме, карман которого подозрительно оттопыривался даже после вытянутой оттуда розы, тоже можно было чем -либо объяснить.
Нелогично было то, что судя по всему, у Джима под халатом ничего не было.
Шерлок не мог бы объяснить, как он сделал этот вывод, даже если бы подсознание не запрещало ему думать об этом.
Но зрелище Мориарти в халате ему явно нравилось.
-А я к тебе не с пустыми руками,- хитро улыбнулся Джим, и, с ловкостью фокусника достал из кармана халата грелку и носки.
-И у меня кое-что к чаю завалялось,- спохватился Мориарти, и каким-то образом мгновенно переместившись к Шерлоку на колени, вновь полез в карман халата.
Халат нравился Шерлоку все больше и больше.
Именно поэтому, а не по какой-то другой причине, ему нестерпимо хотелось снять его с Джима.
Джим порылся в кармане, и вытянул упаковку презервативов.
-Упс, вообще-то я искал печеньки,- пожал плечами Джим,- но так даже интересней.
Шерлок не ответил. Он был занят развязыванием пояса от халата.
Ему хотелось... Безусловно, ему хотелось согреться. Только согреться.
-Шерли, детка, да у тебя совсем нет опыта в раздевании. - сказал Джим и сам резким движением дернул пояс.
И Шерлок наконец то увидел...
...Белый больничный потолок.
Распахнутое настежь окно.
Голова побаливала, и комната слегка покачивалась перед глазами.
Шерлок облегченно вздохнул.
Всему можно найти логичное объяснение.
Несомненно, странный сон был навеян только последствиями взрыва в квартире.

В вазе на прикроватной тумбочке стояла одинокая, слегка примятая красная роза.